Самый счастливый день (сборник)

Телевидение окончило передачу. Мы сидели, уставившись в сетку.

– Ну выпей хоть полрюмочки! Символически...

Она поднесла к моему лицу рюмку и ткнула в рот ложку с икрой.

Икра была пресная, отдавала рыбьим жиром. Я поднялась, вышла на кухню и выплюнула.

– Невкусно! – посочувствовала Беладонна. – Она несоленая. Прямо из рыбы.

– Как это? – не поняла.

– Ворованная, – просто объяснила Беладонна. И безо всякого перехода добавила: – А ты мне нравишься. Ты женщина умственная. И Муж мне твой нравится. Очень благородный мужчина. Надежный человек. И дочка у тебя красавица. Вообще хорошая семья. Ты куда?

Она видит, что я собираюсь уходить, и запирает дверь на все сорок четыре замка особой секретности. Я начинаю возиться с замками, объятая идеей освобождения. Во мне развивается что-то вроде клаустрофобии, боязни замкнутого пространства. Я чувствую, что, если не вырвусь отсюда, задохнусь. Беладонна стоит рядом и уже не находит меня ни умственной, ни хорошей, а как раз наоборот.

– А ты противная, – делится она. – И Муж у тебя противный, как осетр. И дочка – хабалка, никогда не здоровается.

Беладонна не может удержать меня ни коньяком, ни лестью, ни даже замками. Я отторгаюсь от нее, как чужеродная ткань, и Беладонна утешает себя тем, что невелика утрата.

Наконец я отпираю все замки и выскакиваю на площадку, почти счастливая. Я самостоятельно, а точнее, с помощью Беладонны промахнула дорогу из дистресса прямо в счастье, минуя промежуточные станции. Я вхожу в свою квартиру, где нет лишней мебели, ворованной икры, толиков, бриллиантовых колец. Я вхожу и думаю: «Как хорошо жить...»

Понедельник

Я проснулась оттого, что пес Карай погромыхивал цепью. Он не лаял. Лаять ему, бедному, запретили, а двигаться не запретишь, и Карай прохаживался туда и обратно, сдвигая тяжелую метровую цепь.

Вы, наверное, думаете, что я уже в дурдоме и у меня галлюцинации. Ничего подобного. Просто в воскресенье, во второй половине дня, ко мне из Самарканда позвонила Случайная Подруга, объявила, что ей довольно-таки паршиво и нужен мой совет.

Звонок выглядел как бы неожиданным, но мне показалось, как будто кто-то свыше позаботился обо мне.

Я вырвала себя из своей квартиры, как морковку из грядки, и через пять часов уже выходила из самолета на самаркандский аэродром.

Аэродром выглядел типичным для южного города, только в Сочи – кепки, а тут – тюбетейки.

Лия (так зовут мою Случайную Подругу) встречала меня, и я издали смотрела, как она идет, поводя головой, высматривая меня в толпе.

Небольшой экскурс в прошлое: мы познакомились с ней пять лет назад в скоропомощной больнице, где лежали по поводу острого аппендицита. Мы вместе лежали, вместе вставали, вместе учились ходить, вместе ели и говорили, говорили, говорили... Где-то уже через час после знакомства стало ясно, что наши души идентичны, как однояйцовые близнецы. Или, вернее, у нас одна душа, разделенная на две части. Одна часть – во мне, а другая – в восточной девушке, студентке театрального училища. Единственная разница состояла в том, что она бредила Дузе, а я не имела о ней никакого представления. Все остальное совпадало, и мы все семь дней поражались узнаванию.

Итак, я проснулась, надела ватный халат – чопан и вышла во двор.

Как прекрасно ступить из комнаты прямо на землю. Я могу ступить из своей московской комнаты прямо на балкон и с высоты девятого этажа обозреть окрестность. И мне почему-то кажется, что кто-то невидимый должен подойти ко мне со спины и перекинуть через балконные перила. Я переживаю ужас кратковременной борьбы, потом ужас полета, не говоря уже об ужасе приземления. Знакомый врач-психиатр объяснил, что есть термин: тянет земля. Что это не патология. Патология для человека – жить на девятом этаже, быть поднятым над землей почти на тридцать метров.

Дом и сад были отделены от улицы высокой стеной. На стене, прямо над собачьей будкой, сидела кошка и созерцала этот мир спокойно и отрешенно, как представитель дзэн-буддийской философии.

Кошка смотрела на небо, сине-голубое и просторное. Я тоже посмотрела на небо, и мне показалось, что здесь оно выше, чем в Москве, хотя, наверное, так не может быть. Небо везде располагается на одной высоте. Далее кошка приспустила глаза на верхушки деревьев. Ветки еще голые, но чувствуется, что почти каждую секунду готовы взорваться и выхлопнуть хрупкие цветы: белые, розовые, нежно-сиреневые. Кошка нагляделась на деревья, потом стала разглядывать меня в узбекском чопане.