Самый синий из всех

Раздается тихий скрип. Значит, Лера уже побежала за помощью! Егор поворачивается в сторону двери, но я резко дергаю рукой и громким дрожащим голосом говорю первое, что приходит на ум. Бью наугад, но попадаю прямо в цель.

– Ты причиняешь ей только боль! Посмотри, что ты натворил!

Егор оглядывается на Оксану. Смотрит на нее с ужасом и, качнувшись, упирается ладонями в колени.

– Я не хотел, чтобы так. Я… Я только спросил, что у нее с этим фриком… А потом… Я… н-н-не хотел.

– Она опять плачет. Из-за тебя!

– Замолчи…

– Ты только мучаешь ее. Ты ее недостоин!

– Замолчи-замолчи-замолчи! – ревет Егор, встряхивая меня, как куклу. – А иначе…

Дыхание с хрипом вырывается из его полуоткрытого рта. Лицо настолько красное, что, кажется, вот-вот взорвется, а царапина на щеке покрылась крапинками крови.

– И что теперь? – шепчу я. – Ну? Убьешь меня?

– Может, и так, – хрипло говорит Егор.

И, наклонившись, поднимает с пола гантель.

Он сверлит меня тяжелым взглядом исподлобья. Его мускулы бугрятся под футболкой. Пальцы сжимаются с такой силой, что костяшки белеют. Он поднимает руку. Заносит ее над моей головой.

Дверь с грохотом ударяется о стену. В спортзал врывается Каша. На его лице испуг, он громко говорит что-то, прижимая к уху телефон.

– Дрянь, – шепчет Егор и замахивается.

Я зажмуриваюсь. Отворачиваюсь. Замираю.

– Нет! – в панике умоляет Оксана. – Стой! Стой!

Гантель с грохотом падает на пол.

И я кричу.

Глава 13. Право на жестокость

Тор вопит не переставая.

Кажется, он не останавливается даже для того, чтобы сделать вдох. Оксана плачет на диване, уткнувшись носом в колени, а Лера рядом обнимает ее за плечи и гладит по голове.

– Это недопустимо! Вы понимаете? Я должен сообщить вашим родителям. Как минимум! В администрацию школы, в полицию… Нет, это черт знает что!

– Пожалуйста, не говорите никому-у-у… – В голосе Оксаны столько отчаяния и мольбы, что я натягиваю серый плед по самые уши, лишь бы не слышать. Кресло, в котором я сижу, пахнет пылью и кофе. Утыкаюсь носом в обивку и смаргиваю слезы.

– Как ты? – тихо спрашивает Каша.

Он баюкает руку и выглядит очень встревоженным. На побледневшем лице все то же решительное выражение. Я пытаюсь выдавить из себя хоть что-то, но слова застряли в горле, и я никак не могу протолкнуть их дальше.

Когда Оксана закричала, Егор отвлекся. Каша с разбегу врезал ему в челюсть, и гантель упала в миллиметре от моей ноги. Еще чуть-чуть – и раздробила бы кости. Матерчатые кеды – плохие доспехи.

Я качаю головой, надеясь, что Каша все поймет.

– Сделаю чай, – кивает он.

– Насилие недопустимо, вы это осознаете? – продолжает бесноваться Тор. – Ни в какой форме!

– Это вы не осознаете, – шепчет Оксана. – Егор просто страдает и…

– Страдание. Не оправдывает. Жестокость, – чеканит Тор. – Ему больно, и это грустно. Но это не дает ему права применять насилие. И не обязывает вас его терпеть! Вы… Ты не должна… – Он садится на корточки возле дивана, прямо напротив Оксаны, и заглядывает ей в лицо. – Послушай меня. Внимательно. Я понимаю, почему ты так ведешь себя и почему даже после всего пытаешься его защитить. Это называется абьюзивные отношения. Слышала о таком? В таких отношениях есть агрессор и есть жертва, но жертва по разным причинам не может их прекратить. Ты чувствуешь себя обязанной защищать его, прощать, оправдывать… Потому что тобой манипулируют. Тебе говорят: «Мне больно, и потому все дозволено». И ты подчиняешься, подавляешь себя, свою волю!

– Не заявляйте в полицию…

– Да что ж такое! – Выпрямившись, Тор гневно всплескивает руками и замолкает, чтобы собраться с мыслями. Когда он снова начинает говорить, голос звучит уже спокойнее: – Мы все считаем, что ты не права, когда пытаешься его вот так выгораживать. Это ты понимаешь?

– Да, – еле слышно шелестит Оксана. – И все-таки, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не говорите нико…

Оглушительно хлопнув дверью, Тор вылетает из комнаты. Мы остаемся втроем, но сказать нам друг другу как будто бы нечего. Не понимаю, как она может его защищать. Это ненормально. Он заслуживает наказания.

Каша возвращается, балансируя огромным подносом, который держит одной рукой. Он растопырил пальцы, словно официант в ресторане, но чашки все равно позвякивают и опасно кренятся набок. Я вскакиваю и помогаю опустить поднос на столик перед диваном. На самом деле это и не столик вовсе, а стопки старых потрепанных книг, на которые сверху положен прямоугольник толстого стекла.

У Каши в доме вообще много книг. Стеллажами занята целая стена в комнате, но им и там тесно. Книги сползают с полок на пол, подоконник, стол и прочие горизонтальные поверхности. Не удивлюсь, если в картонных коробках возле моего кресла тоже книги.

– Болит? – робко спрашивает Оксана.

Кашин удар в челюсть привел Егора в чувство, хотя вряд ли причинил особо сильную боль. Он затряс головой, снова оглянулся на Оксану и побледнел так, что стал почти белым. А затем оттолкнул Кашу с дороги и, спотыкаясь, рванул прочь из спортзала.