Самый скандальный развод

– Машенька, – вдохновенно заговорил Влас, – я приеду, как только смогу! Может, и раньше, чем через неделю. Что-то с неспокойным сердцем я оставляю тебя. Это какая-то дикая деревня! Люди тут все, мягко говоря, странные, а мобильные телефоны тут не работают...

«Нужно раньше было думать! – злорадно пронеслось у меня в голове. – Катались бы на гондолах со стальными зубчатыми носами, вместо того чтобы сидеть в этой дыре!»

– Да брось ты! Люди как люди – везде такие. Да и деревня самая что ни на есть обычная. Все будет нормально.

– Маш, я так тебя люблю! – окончательно разнюнился Влас. – Хочешь, я никуда не поеду?

– Ты что, с ума сошел! – пробасила я, откусывая сочное яблоко.

– Так люблю! Не знаю, как я без тебя буду в Москве. Наверное, опять придется ночевать на работе!

– Не говори глупостей!

– Дома мне все напоминает о тебе, – говорил он, выйдя на улицу.

Наконец, страстно поцеловав меня, Влас сел в машину и укатил в Москву, оставив меня в дикой деревне со странными людьми.

– Ну, как ночь прошла? – подлетела ко мне мамаша.

– Спали без задних ног.

– Не поняла... А зачем же я в бане-то ночевала?

– Не знаю.

– Явились, не запылились! – вдруг послышалось с соседнего огорода.

– И не говори, Валюш!

Это была соседка Валентина Лисоглядская с мужем Леноком.

Между Валентиной Лисоглядской (в фамилии которой родительница моя, по своей страсти менять буквы в именах недоброжелателей, заменила литеру «г» на «б», в результате чего фамилия соседки кардинально изменила прежнюю смысловую нагрузку и вместо лисы, которая куда-то глядела, получилась лиса-потаскуха) и мамой с Николай Ивановичем давно шла вражда за территорию – узкую полоску земли между домами. Это была настоящая девятилетняя война со всей надлежащей тактикой и стратегией: забор передвигала в свою пользу то одна сторона, то другая.

– Ждали их тут, как же! – не унималась соседка, но мама никак не реагировала на ее слова, пренебрегая незначительными силами противника.

– Да, Валюш! – ответил Ленок, не вынимая папиросу изо рта – он в этот момент швырнул так и не расколотое полено и схватил лейку.

– Переворотили все! Аж к дому не подойти!

– Правда, правда, Валенька! – он бросил лейку и схватил пилу.

Мама уже раскрыла было рот, чтобы дать отпор врагам, как в эту минуту ее окликнули:

– Здравствуй, Полин! Чо, все воюете? Хе, хе! – У калитки стояла толстая баба Шура (коренная жительница Буреломов) в белом платке и беззвучно смеялась, колыхаясь всем телом, выставив вперед единственный зуб, однако на лице не было и тени улыбки. – Приходивши она ко мне сегодни, два часа просидевши, а все выпросила буханку хлеба. По деревне цельный день бегает и клянчит, говорит, денег нет.

– Попрошайка несчастная!

– Твой дурной-то, Теодолит, совсем отседова? Аль ешчо вернется? – спросила бабка, усаживаясь на длинную лавку возле крыльца.

– Кто его пустит?! – угрожающе проговорила мама.

– И правильно! И правильно! А Маня чо, отдохнуть приехавши?

– Дом сторожить она приехала!

– Ну да, ну да, – понимающе проговорила та. – Полин, ты мне баклажаны обещала.

– Ой, баб Шур, зайди завтра. Я так сразу семена не найду!

– Обязательно, обязательно, – очень серьезно сказала старуха. Она вообще слово «обязательно» выговаривала выразительно, выделяя каждый слог, как он пишется. – Слышь, Катьку-то, внучку мою, вчерась в больницу свезли.

– А что с ней? Такая хорошая девочка! Три годика, а все понимает и спокойная такая!

– Хорошая. Ножки ровные, как стопки!

– Правда, складненькая, просто чудо! – умилилась мама. – Да что случилось-то?

– Воспаление легких, – сказала старуха и, подумав, добавила: – Помрет, наверно.

– Да что ты такое говоришь-то, баб Шур! Кто ж сейчас от воспаления легких умирает?

– Не-е, – протянула она и уверенно повторила: – Не иначе как сегодня в ночь и помрет.

– Да что ты говоришь-то такое! – возмутилась мама, а бабка встала со скамьи и, махнув рукой, побрела в сторону леса, домой.

– Вот дура-то! – воскликнула мамаша и пошла искать семена баклажанов.

День клонился к вечеру, на ярко-голубом небе появилась нежно-розовая дымка едва заметных полупрозрачных облаков. «Влас, наверное, уже дома», – подумала я, как издалека раздалось странное пение. Оно постепенно приближалось – слов не разобрать, однако мотив уже отчетливо слышен, вернее, крик. Это была фирменная песня старика Станового.

Когда дед Становой пребывает в трезвом состоянии, нельзя разобрать, что он говорит, – он проглатывает половину букв, а то и вовсе выбрасывает целые слова и словосочетания из насыщенной своей речи. Наверное, из-за того, что мысль его опережает язык.