Самый сумрачный сезон Сэмюэла С

- Я знаю, что этот час - мой. И знаю, что это вас раздражает. Я просто хочу посидеть здесь и помолчать. Мое говорение ни к чему не приводит. Дело в том, Док, что мне не дают найти хорошую работу, хорошую женщину. Возьмите, например, здешнее крупное международное агентство. Это же настоящая большая грудь. И хочется к ней припасть. Но когда замечают, что я разглядываю ее и уже подбираюсь поближе, меня останавливают: "Пошел вон. Мы сами тут сосем, давай-давай, проваливай". Они урвали все лучшее на пиршестве жизни. А меня отпихнули локтем - ползаю под столом и подбираю крошки. Увертываясь от их каблуков - они, ради смеха, давят мои растопыренные пальцы.

Сэмюэл С. стоял у закрытых дубовых дверей подъезда герра Доктора. Кепка плотно сидит на голове этим августовским вечером, без пяти шесть, в четверг, в Вене. Можно спуститься по Гольдеггассе, чувствуя, что тебя только что отделали. Именно здесь, к востоку от Мюнхена, Парижа и Галифакса (Новая Шотландия). Спокойным, размашистым шагом - по улочкам, прилегающим к Св.Стефану: его большой колокол как раз бьет шесть. На углах по всей Кернтнерштрассе ранние "уличные пташки" уже занимают свои позиции. Бледно-голубые и розовые хлопчатобумажные платья, на плечи наброшены свитера - вечером работать прохладно. Сэмюэл С. сворачивает в узкий серый переулок, заходит в какое-то подобие мавзолея, отделанного дымчато-желтым мрамором. Уселся в отдельную кабинку, положил руки на столик, уткнулся лбом в запястье. Официантка наклоняется к его унылой фигуре.

- Добрый вечер, герр С. Вам плохо.

- Я собираюсь спустить свои синапсы в сливовицу. В противном случае все кончится тем, что я, в голубых парусиновых туфлях, буду играть на электропианино на берегу студеного моря.

Большой колокол пробил восемь. Сэмюэл С., стоя на столике, раскланивался после исполнения замысловатого танца под названием "глупейший гавот" - разнообразные ужимки и вихляние отдельными частями тела. Хозяин остолбенел - Сэмюэл С. стал обучать американскому футболу. Урок третий: введение мяча в игру; вместо мяча - рюмка со сливовицей. Потом задавал вопросы восхищенным зрителям, слизывающим со своих лиц сливовую влагу: "Каждого ли из вас любят. О каждом ли нежно заботятся". За вопросами последовала песенка:

Окропи меня Пыльцой, Осыпь мне лютиком Макушку, Высади-ка На лужок После всей Петрушки.

На стол полетели шиллинги и приветственные крики. Присутствующие венцы ограничились сдержанными аплодисментами. Зато заулыбались во весь рот, когда Сэмюэл С. скинул пиджак, намотал на шею желтые подтяжки, взял сигару и, раскинув крестом руки, исполнил в этом гвалте четыре умиротворяющие арии из Моцарта. Собрав даже случайных прохожих - они столпились в дверях и на тротуаре, чтобы разглядеть в облаке дыма Сэмюэла С., поднимающего флаг на большом пальце ноги и складывающего из складок своего живота детскую попку. Дикая история. Менее стойкие стыдливо отворачивались и закрывали лицо руками, подсматривая сквозь пальцы. Сэмюэл С. возвестил на английском языке, что он оказался в глубокой жопе - без респиратора, без фонарика, без компаса: помашите мне на прощанье.

Пятница. Раннее утро. После весьма бурного четверга Сэмюэл С., распластанный, в беспамятстве лежит под столом, подтяжки так и висят на шее. В левой руке зажата монахиня - маленькая черная куколка. С воплем "боже правый" зашвыривает ее в дальний угол. Все вокруг желтого цвета. Боли в ахилловом сухожилии, липкая проспиртованная слюна во рту. Ночь прогулок по канату над бездной, курс на Одессу (Техас), через заледеневшие просторы, с богатым выбором расчесок для продажи. А теперь - утро. Солнце медленно ползет по стене, тоненький луч заглядывает в щель между занавесками. Сэмюэл С. с трудом встает на колени. Выползает по хлюпающему мокрому ковру в коридор сделать пи-пи. Мир дожидается, когда же печень выдавит по капле весь яд. Теперь назад, на скрипучий волосяной матрац. Подбирается к маленькой монахине - под ее белый воротничок подсунута записка:

Вам необходимо обследовать свои мозги

Искренне Ваша,

гражданка Австрии