Самый тёмный вечер в году

— Полиции понадобится как минимум день, чтобы определиться с обвинением. Потом Карлу придётся договариваться о том, чтобы его выпустили под залог.

— Узнав ваш адрес, он приедет сюда, чтобы найти меня.

— К тому времени вас здесь не будет.

— А где я буду?

— У «Золотого сердца» сто шестьдесят добровольцев. У некоторых собаки живут, пока мы не находим для них дом.

— Дом?

— Прежде чем определить спасённую собаку на постоянное проживание, нужно убедиться, что она здорова и ей сделаны все необходимые прививки.

— Однажды, когда его не было дома, я отвела Никки к ветеринару, и ей сделали все прививки. Он пришёл в ярость, увидев проставленную в счёте сумму.

— Приёмные родители оценивают собаку, пишут отчёт о степени её подготовки: приучена ли она делать свои дела, вне дома, реакция на прогулки на поводке.

— Никки приучена. Она — милая девочка.

— Если у собаки нет серьёзных поведенческих проблем, мы находим ей постоянное пристанище. У некоторых из наших добровольцев достаточно места не только для транзитных собак. Кто-нибудь из них приютит вас и детей на несколько недель, пока вы не встанете на ноги.

— Почему они это сделают?

— Большинство тех, кто спасает золотистых ретриверов, особые люди. Вы увидите.

На коленях Джанет шевельнулись руки.

— Какой кошмар.

— Если бы вы остались с ним, было бы хуже.

— Будь я одна, наверное, осталась бы. Но не с детьми. Хватит. Мне… стыдно за то, что я позволяла ему так с ними обращаться.

— Стыдиться следовало, если бы вы остались.

— Теперь — нет. Конечно, если вы не позволите ему уговорить вас вернуться.

— Такому не бывать.

— Рада это слышать. Идти можно только вперёд. Но не назад.

Джанет кивнула. Может, поняла. Скорее — нет.

Для многих людей свободная воля — право на борьбу, но не с тяготами жизни или несправедливостью, а с тем, что для них будет только лучше.

— С синяком уже ничего не поделаешь, — сказала Эми, — но есть смысл приложить лёд к разбитой губе.

Дженет поднялась с подлокотника, направилась к двери спальни.

— Хорошо. На мне всё заживает быстро. Мне иначе нельзя.

Эми положила руку на плечо женщины, задержала её.

— Ваша дочь, она аутистка?

— Один врач так говорил. Другие не соглашаются.

— И что говорят другие?

— Кто что. Различные недостатки развития с длинными названиями и без надежды на улучшение.

— Её лечили?

— Пока ничего не помогло. Но Риза… она и вундеркинд. Если хоть раз услышит песню, может спеть её или сыграть мелодию… на детской флейте, которую я ей купила.

— Раньше она пела на кельтском?

— В доме?

— Да.

— Она знает язык?

— Нет. Но Мейв Галлахер, наша соседка, обожает кельтскую музыку, заводит её постоянно. Иногда она сидит с Ризой.

— То есть, однажды услышав песню, Тереза может идеально воспроизвести её даже на языке, которого не знает?

— Иной раз это так странно. Высокий нежный голос, поющий на иностранном языке.

Эми убрала руку с плеча женщины.

— Она когда-нибудь…

— Что?

— Делала нечто такое, что казалось вам необычным?

Джанет нахмурилась.

— Например?

Чтобы объяснить, Эми пришлось бы открывать дверь за дверью, ведущие в глубины души, в те места, посещать которые ей совершенно не хотелось.

— Не знаю. Не могу сказать ничего определённого.

— Несмотря на все её проблемы, Риза — хорошая девочка.

— Я в этом уверена. И очаровательная. У неё такие красивые глаза.

Глава 7

Харроу рулит, серебристый «Мерседес» легко вписывается в повороты, обтекает их, будто капелька ртути, а Лунная девушка злится на пассажирском сиденье.

Каким бы хорошим ни был для неё секс, с кровати она всегда поднимается злой.

Причина — не в Харроу. Она в ярости, потому что может получать плотское наслаждение исключительно в тёмной комнате.

Это ограничение она наложила на себя сама, но за собой вины как раз и не ощущает. Воспринимает себя жертвой и перекладывает вину на другого, не кого-то конкретно, а на весь мир.

Утолив желание, она испытывает опустошённость с того самого момента, как уходит последняя волна оргазма, и пустота эта сразу заполняется горечью и негодованием.

Поскольку тело и разум она держит в узде железной хваткой, неконтролируемые эмоции ничем себя не проявляют. Лицо остаётся спокойным, голос — мягким. Он легка, грациозна, внутренняя напряжённость не чувствуется ни в походке, ни в жестах.

Иногда Харроу готов поклясться, что может унюхать её ярость: едва заметный запах железа, поднимающийся от скалы из феррита, в раскалённой солнцем пустыне.

Только свету по силам справиться с этой особенной яростью.

Если они уходят в комнату без окон днём, она хочет, чтобы потом был свет. Иногда выходит из дома полуголой или полностью обнажённой.

В такие дни встаёт, подняв лицо к небу, открыв рот, будто приглашает свет наполнить её.

Пусть и естественная блондинка, с солнцем она в ладу, никогда не обгорает. Её кожа темнеет даже в складочках на костяшках пальцев, волоски на руках выгорают добела.

На контрасте с загорелой кожей белки её глаз яркие, как чистый арктический снег, бутылочно-зелёные радужки завораживают.