Зелёный гоблин, несмотря на то, что в прошлой жизни был закоренелым атеистом, успел помолиться и проститься с жизнью — вот похоже и конец его попаданчества, сейчас его пристрелят. В том, что ему сейчас наступит «каюк», он не сомневался. Даже увидел образ смерти в виде особы, облачённой в облегающий приятные мужскому взгляду формы балахон чёрного цвета, с глубоким капюшоном накинутым на голову. В правой руке у смерти была плотоядного вида коса, которой косили что угодно, но не траву, а в левой — «наручные песочные часы». Особа нетерпеливо переводила взгляд с часов на Петра. Сыпались уже последние песчинки.
«Ну ты на почве спермотоксикоза совсем уже рехнулся, пень старый. Даже собственную смерть готов поиметь.» — промелькнуло в голове.
— Подождите, не стреляйте, он свой! — крикнул выбежавший из общежития Луи.
«А, нет. Смерть откладывается.» — подумал Пётр и облегчённо выдохнул.
Сущность в тёмном балахоне и с косой недовольно топнула ножкой и исчезла, не попрощавшись.
— Скорее, дай мне свои документы! — потребовал Луи у Петра.
Пётр передал свою справку владения имуществом — единственный документ, который у него был. Эту бумажку с удивлением стал изучать, наверное, старший сержант прибывшего полицейского наряда. Только сейчас Петру удалось рассмотреть их получше: в отряде было три человека и два зверолюда (рысь и пёс), все мужчины. Стражники, исполняющие функцию полиции, были изрядно помяты, похоже убегающая женская толпа серьёзно их покалечила, у одного даже отпечаток башмака на форме остался. По мере прочтения, глаза стражника всё больше округлялись.
— Убери игломёт, — скомандовал старший стражник, изучив бумажку и задумчиво поглядывая на ручного гоблина. — Значит, вы утверждаете, что этот гоблин является личным питомцем и имуществом поселенки с номером семнадцать, одиннадцатой волны?
Задавая вопрос, старший стражник пристально смотрел на Петра, будто требовал ответа у него. В ответ на пристальные взгляды, гоблин дружелюбно помахал раскрытой ладонью, стражники тут же потянулись к дубинкам.
— Да, так. Всё верно, — закивал Луи.
— А тут вы что делали?
— Зверушку выгуливали.
— Это вы стали причиной беспорядков?
— Скорее уж финалом.
— А поселенка 11/17 это?
— Она более известна в городе как полоумная эльфийка по кличке Дикарка.
— Да ну нафиг, — похоже на этом моменте самообладание у стражника закончилось, — Это у неё такой питомец? М-м-мда, только сумасшедший решится приручать гоблина. Так, пройдёмте в участок и составим протокол, расскажете, что видели.
— Нам на смену надо.
— Никто не умер и почти никто не пострадал. Это не займёт много времени.
Их препроводили в местный участок. По пути с ними повторилась та же история, как и в первое явление гоблина, только продуктами на этот раз кидались поменьше. Зима видите ли, продукты надо экономить. Да и на этот раз, добротный дождевик надёжно укрывал Петра от продуктового мусора.
— Скормите мерзкого ублюдка свиньям!
— Публичное избиение у позорного столба!
— Заставьте его есть стекло!
— Отрежьте насильнику яйца! — пропищал ломающийся женский голос.
«О, а это что-то новенькое» — подумал Пётр, поглубже натягивая капюшон на голову. — «И откуда в людях злоба-то такая берётся?»
Это всё от бездуховности, люди выживают 24/7, никакого культурного развития, вот и копится в них стресс и злоба. Пётр шёл и размышлял, почему-то последнее высказывание его зацепило. Почему насильник-то? За всё то время, что он здесь находился единственная, с кем у него что-то было — это Умка. Да и там, скорее, она его пыталась изнасиловать, а не он её. Это что ж получается, если ты гоблин, то априори насильник? Это дискриминация по видовому признаку! Разум советского человека негодовал. Хотя, если учесть то, что он успел узнать о гоблинах, то совершенно справедливая дискриминация.
Ненадолго погрузившись в воспоминания о далёкой родине, его мысли плавно перескочили на Умку. И Пётр порадовался, что одет в плащ, под которым так удобно скрывать всё выпирающее. В своей предыдущей жизни он был стариком, которому уже давно ничего не нужно. Женские прелести его интересовали только с эстетической точки зрения. Но сейчас он жил в теле гоблина, у которого были свои потребности и большие возможности. А ведь Умка была хороша, когда её отмыли и подстригли. Настоящая красавица, её портили только татуировки на лице. Катя говорила, что татуировать лицо— это традиция ночных эльфов, и что-то татуировки должны значить, но она не знала. Петра останавливал только страх причинить здоровью Умки вред, семя гоблинов очень токсично. И хоть вампирша намекала ему, что от одного-двух раз с Умкой ничего не будет, Пётр всё равно остерегался. Приходилось разряжаться старым подростковым методом, за что ему было отдельно стыдно, дожить до седых волос и теперь заниматься таким непотребством. Особенно его смущала общая безнравственность таких отношений с Умкой. Она слабоумна, поэтому не может полностью отвечать за своё поведение. Это получается, он будет пользоваться её больным состоянием и сможет делать с ней всё, что захочет.