Самый жаркий день (СИ)

— Значит, следующий разговор будет не словами, а свинцом, — ответил Александр Федорович.

Узбеки развернулись и быстрым шагом направились к своему войску, не следовало бы задерживаться и нам. Ведь как только хан и его люди окажутся вне досягаемости русских ружей и пушек, хивинцы вполне могут попытаться нашпиговать чужое посольство пулями и стрелами.

— Ваше Высокопревосходительство! — крикнул Муравьев, все переговоры молчавший. — Это ошибка! Рахим-хан — человек чести и высокой культуры! Он привечает поэтов, художников, он не может обманывать нас!

— Полковник! — генерал повернулся к нему со злостью на лице. — Вам мало доказательств? Забыли бой у Аму-Дарьи? Нас хотят зарезать, как Бековича! Хан врет!

— Позвольте мне поговорить с ним?

Ланжерон посмотрел на меня.

— Это опасно, — отрезала я.

— Поддерживаю мнение графини, — ответил Некрасов. — Сила манихеев подтверждает ложь.

— Позвольте мне поговорить с ханом! — с жаром выпалил Муравьев.

— Да делайте, что хотите! — в сердцах бросил Александр Федорович. — Жизнь Ваша, Вам ею и распоряжаться. В самом деле, не убьет же хан парламентера.

Полковник развернулся и припустил следом за Мухаммадом. Я посмотрела ему вслед, и захотелось по-простецки сплюнуть от досады. Но спина уже чесалась, будто бы на ней нарисовали мишень для хивинских пуль. Это же почувствовали остальные, и никто не захотел дразнить судьбу — все споро скрылись в воротах, которые солдаты тут же стали заколачивать толстыми досками и полосами железа.

Со стены же открылась правда, угаданная генералом: среди узбекских воинов промелькнуло несколько красных мундиров.

В этот день не было сделано ни одного выстрела, только одинокий всадник подъехал к воротам и бросил перед ними грязный мешок. Какой-то смельчак из рядовых обвязался веревкой, и его спустили вниз, чтобы он подобрал «подарок».

Внутри оказалась голова полковника Николая Николаевича Муравьева. Она пялилась из мира мертвых на живых остекленевшими, полными ужаса глазами.

[1] Мавзолей Саида Аллауддина был отреставрирован в 1825 году, то есть через четыре года после описываемых событий

[2] Поприще — дневной переход.

[3] Топчу — артиллерист в османской Турции

[4] Шурум-бурум — старье, тряпье, чаще так говорили об одежде.

Глава 24

— Дурной человек был, конечно, но спускать такое нельзя, — хмуро сказал Кульмин.

Он смотрел со стены на готовившиеся к штурму войска хивинцев. Нападение ожидалось еще ночью, но узбеки почему-то в темноте в атаку не полезли. Зато сейчас они голосили, придавая себе воплями смелости.

— Обычный он был, Федор Владимирович, — ответила я, стараясь не высовываться из-за фашины.

Нет-нет, да прилетали из-за ряда домов стрелы, слишком легкие для серьезного ущерба, но все же опасные.

— Фрондил он, либеральный склад ума имел, но офицером был добрым. Полагал, что любой человек по умолчанию — хороший, нужно только правильный подход и воспитание найти.

— Вот и нашел себе на голову.

Фраза получилась двусмысленной, учитывая, что голова полковника Муравьева сейчас находилась в крепости, а тело его — где-то в городе.

Александр Федорович корил себя за это страшное происшествие, что не остановил Николая Николаевича и позволил тому отправиться на встречу с Мухаммадом. Да, в тот момент он был раздражен словами полковника и дал разрешение на переговоры, повинуясь эмоциям. Вот только это его совсем не успокаивало. В армии известие о коварстве хана вызвало бурю гнева.

Если хивинский правитель хотел таким поступком устрашить противника, то вышло у него ровно наоборот. Мрачные лица солдат говорили о решимости к победе, руки крепко сжимали ружья. Пушкари зажгли пальники и ждали команды офицеров. Трехфунтовые «единороги» Петрова тщательно закрепили на стенах, чтобы их не снесло отдачей, но при этом оставалась возможность их точно наводить. Сам полковник лично проверил правильность установки прицелов и увиденным остался доволен.

Ланжерон решил отдать право сделать первый шаг своему оппоненту, и теперь мы ждали, что предпримут хивинцы.

— Вы знаете, что в городе проживало несколько десятков русских людей? — спросил меня Кульмин.

— Нет, — удивилась я. — Я никого не видела.

— А их сначала попрятали от нас, а потом увезли. Это были рабы, Александра Платоновна.

Конечно, я слышала о том, что в Хивинское ханство угоняли полон с земель Империи, но, казалось, это было когда-то давно. Оказывается, и в наше цивилизованное время такое возможно. Оживали давние предания об угрозе из Степи.

— При нынешнем хане пленников-славян стали захватывать реже, но это так и не запретили. Считается обычным делом иметь русского или какого еще раба. О, смотрите, они начинают партию!

Людское море, на которое сейчас походила армия узбеков, всколыхнулось и разноцветным приливом двинулось к стенам. Правда, лестниц у штурмующих нашлось мало, большая часть их воинов прямо на ходу устроила стрельбу из своих коротких луков. Команды понеслись со всех сторон, и стало понятно, что атака началась сразу по всей крепости.

— Дикари какие-то, — буркнул майор. — Откройте рот, графиня.