Самый жаркий день (СИ)

Даже тулуп на нем был выкрашен в тот же цвет, как и головной убор. Борода без усов казалась неприятной: не жесткая мочалка, что было бы привычно, а будто бы девичьи волосы к подбородку прикрепили.

— Отчего же, почитаем Иисуса из Назарета как одного из пророков. Прошу прощения, не представлены мы…

— Феофил я, епископ Оренбургский и Уфимский.

— Рада приветствовать, Ваше Преосвященство, — кратко поклонилась я. — Это Вы привезли этого… этого…

Слова, которым можно было бы обозвать недавнего попа, чтобы не оскорбить духовный сан, сразу и не подобралось.

— Что, потряс тебя иерей Дионисий? — рассмеялся епископ. — Тверд он в вере своей, да ума для того много не надо. Не сработаешься с ним, а?

— Нет, конечно! Лучше без священника выступить, чем с таким!

— А вот об этом забудь, — строго отрезал Феофил. — Взбунтуются солдаты, чтобы без отца духовного под ведьмой в далекие земли войском выступать. Не перебивай! — остановил он меня, готовую вновь вспыхнуть. — Пойдем, прогуляемся. Хорошо тут, спокойно. И денек Господь даровал светлый.

И, не дожидаясь моего согласия, епископ двинулся по тропинке. Снег поскрипывал под его каблуками, и мне не оставалось ничего другого, кроме как последовать за черной рясой. Разговор я сама первой продолжать не стала, и пауза затягивалась. Епископ щурился на солнце, а его большой — крючком — нос уже основательно покраснел на морозе.

— Манихейство — вера удивительная, — сказал вдруг Феофил. — И не сказать, что сильно противоречит христианству в наставлении к праведности, но отличия таковы, что сложно до сих пор многим признать право таких, как вы, на существование. Слишком сильно отличаются каноны.

— Во многом схожесть есть, — не согласилась я. — Даже Блаженный Августин исповедовал манихейство в юности своей.

— Но отринул с гневом и был самым горячим обличителем его.

— Но дуализм так и остался в нем, в трудах своих он часто упоминал борьбу Добра и Зла, Светлого и Темного. Бога и Дьявола.

Феофил остановился и с интересом посмотрел на меня.

— Ты знакома с трудами Августина?

— Конечно. Я и из Писания многое наизусть помню. Ваше Преосвященство, у манихеев нет цели заменить своей верой православную, но есть желание понять место ее. Мы терпимы к другим верованиям, во многих находим отголосок своей. Не будь в Европе гонений на нас когда-то, то сейчас, думаю, меньше отличий было бы от веры христианской. А так — сохранилась она на востоке, мысли восточные в себя впитала.

— Интересные рассуждения, — аж крякнул священник. — Необычные. Что есть вера сейчас? — он посмотрел на меня, но, не дождавшись ответа, продолжил сам: — Вера в Любовь Христову держит слабого человека от греха, помогает ему жить в гармонии с другими. Внушает слуге почтение к господину, без которого случается кровавая беда. Вот эти стены еще помнят пугачевские пушки. Принесла бы счастье народу победа злой черни? Нет. Забыли бунтовщики законы Божьи, восстали против руки кормящей. И есть в том вина наша, не удержали от злодейства, не наставили. Церковь и государство…

Разговор получался любопытный. Не могу сказать, что много общалась в своей жизни с православными священниками, больше даже с лютеранскими пасторами, и те никаких добрых чувств не вызывали.

— Так повелось, что Церковь православная служит государству российскому, и в этом Ее крест. Кто противился тому, тот проигрывал, пепел костей Аввакума в Пустозерске не даст солгать. Когда царь Петр приблизил к себе первого манихея, требовали сожжения и от него, но государь увидел в вашей братии пользу для трона. И не прогадал. Возвысились вы, но видят в вас угрозу многие. И дворяне, и священники. И то, что мало вас, пока спасает от смуты и раскола. Думаешь, много любви у простого попа к освещенному, который творит чудеса, которые Христу бы присущи были? Вот и скрипит зубами отец Дионисий, что паству свою лишь словом убеждает, а еретик чудо и без молитвы являет.

— Без молитвы и манихею сложно, — буркнула я.

— Знаю, Александра. И похоть ваша души смущает. Да-да, знаю я про освобождение разума от оков, можешь не рассказывать. Сама блудишь?

— Блужу, — взгляд мой стал озорным, но Феофил не смутился, стушевалась скорее я от детской выходки. — Но меньше уже. Нашла призвание в изобретательстве, дает больше сил оно мне.

— Это дело благое, — кивнул епископ. — Так даже легче будет. Дионисия я, конечно, с тобой не пущу, отправлю его в Уральск, пусть там служит. Назначили его через мою голову, да вовремя мне доложили. И тут уж мои интересы некие совпали, о которых тебе знать не следует. Пойдет же с тобой другой иерей — отец Михаил. Прибудет он послезавтра, думаю, до того времени и я тут паству проведаю. С Михаилом ты сладишь, а коль поссоришься, то глупость явишь свою и гордыню, которая и для манихея грех. В пути всякое может случиться, но прошу тебя за человеком этим проследить, чтобы беды его миновали. Будет у него от меня задание, и, если он справится, то и тебя не забуду в молитвах своих.

— За молитвы благодарю.