Софи крепко зажмурила глаза и ждала. Она унизилась и напала на него, и сейчас должна была заплатить за это. Пока время тянулось и ничего не происходило, она не смогла удержаться и нетерпеливо дернулась. Затем ощутила, как теплый смех Грэма коснулся ее щеки.
– Открой глаза, ты, насильница.
Шокированная, девушка открыла глаза и уставилась на него, ее рот открылся, чтобы защитить себя…
Грэм был обнажен. Золотистый и мускулистый, он стоял всего в нескольких дюймах от нее, его грудь выгнулась от того, что он прижимал ее руки, рифленый живот напряжен, а еще ниже – его толстый орган гордо выступал вперед, нацеленный на нее, как стрела в луке.
Софи не произнесла этого вслух. По крайней мере, у нее оставалось немного самоконтроля. Ее выдало только самое незначительное голодное хныканье.
– О чем ты думаешь? – Его голос был низким и хриплым.
Она оторвала глаза от этой великолепной, как у жеребца, части его тела и мрачно встретила его взгляд.
– Я думаю, что это может не подойти по размерам, – серьезно проговорила она.
Грэм опустил голову, но не до того, как она увидела вспышку его белоснежной улыбки в отсветах углей. После нескольких мгновений беззвучного смеха, в течение которых Софи молча вскипала, он поднял голову и посмотрел на нее с чем-то совершенно новым в глазах.
Ее сердце почти остановилось. Свет, который она увидела там… это была не привязанность или дружба и даже не вожделение. Ее одинокая душа взмыла вверх и расширилась от чистой радости. Она знала этот свет.
Она видела его в зеркале.
Софи ощутила, как на ее лице появляется улыбка, та, которую она в основном хранила при себе, и которая заставляла всех так странно мигать и разглядывать ее. С Грэмом она может проявить себя. С Грэмом ей не нужно ничего бояться.
Грэм ощутил, как дыхание покидает его от блеска ее улыбки. Она сияла, стоя здесь обнаженная и прижатая к двери, ее великолепные волосы обрамляли ее наготу, как благословление. Его ошеломляющая, великолепная Софи.
Медленно, словно он боялся нарушить какие-то чары, Грэм придвинулся ближе. Его колено коснулось ее колена. Бедро прижалось к бедру. Его твердый член устроился в аккуратной мягкости ее живота так, словно наконец-то попал домой. Ее высокие груди прижались к его крепкой груди, нежно, но твердо предлагая себя. Наконец, его губы встретились с ее губами.
Это был не столько поцелуй, сколько обещание.
Всегда было. Всегда будет. Любовь без конца.
Его пальцы отпустили ее запястья. Грэм скользнул ладонями по ее рукам, вверх к ее плечам, к шее, а затем обхватил ими ее изящный подбородок, пока целовал ее еще более глубоко.
Наполнял ли поцелуй его когда-либо до такой степени? Удовлетворял ли рот другой женщины нечто большее, чем просто его поверхностное вожделение?
Он не помнил. Он даже не мог припомнить, что когда-то был мужчиной, подсчитывавшим, сколько женщин он соблазнил за год, чтобы определить, хорош он в этом занятии. Этот парень стал всего лишь бесцветным отражением, искаженным и расплывчатым, смытым любовью к самой настоящей, самой честной женщине, которую он когда-либо знал.
Затем Софи скользнула прохладными пальцами по его телу, по его плечам, вниз по спине, чтобы нетерпеливыми руками обхватить его ягодицы.
Желание, никогда не остывавшее, а только приглушенное, вспыхнуло снова.
Вот тогда Грэм и осознал разницу.
Страсть заключалась в теле, чувствах и пульсирующей крови. Любовь была чем-то менее легким, не таким простым. Любовь означала видеть кого-то точно таким, какой он есть – его сильные и слабые стороны, бесстрашие и уязвимость – и знать, что сумма всех этих сторон, все, что составляет личность, стоит больше, чем вся страсть в мире. Видеть истинность в другом человеке и сделать так, чтобы он видел истинность в тебе – это что-то более редкое и прекрасное, чем любая простая связь.
Страсть просто делала все это еще более захватывающим.
Одним движением Грэм подхватил ее на руки и повернулся, чтобы приземлить их обоих на кровать, обнаженных, громко смеющихся, с переплетенными руками и ногами.
Он приподнялся на локте и нашел ее лицо под всеми этими волосами, одной рукой убрал их назад и заглянул в ее бездонные дымчатые глаза.
– Завтра я женюсь на тебе.
Она изогнула бровь.
– А почему не сегодня ночью?
Он в изумлении покачал головой.
– Тебе всегда нужно будет оставлять за собой последнее слово, не так ли?
Она усмехнулась.
– Не всегда. Обещаю, раз в год, я позволю тебе оставить его за собой.
Опустив голову, герцог ткнулся в нее носом, вдохнув ее запах, заставив рассмеяться.
– Тогда все в порядке. До тех пор, пока за мной будет оставаться последний поцелуй.
Софи запустила пальцы в его волосы.
– Я нахожу эти условия приемлемыми, ваша светлость.