Самый жестокий месяц

Оба отключились. Гамаш был благодарен другу за помощь, а Бребёф был уверен, что Гамаш – глупец.

Утреннее совещание было кратким и напряженным.

Агент Лакост сообщила о своем разговоре с доктором, у которого лечилась Мадлен. За две недели до убийства она была на приеме. Доктор подтвердила, что у Мадлен случился рецидив и метастазы проникли в печень. Она сказала об этом мадам Фавро. Она назначила лечение, чтобы облегчить протекание болезни, но лечение так и не началось.

Мадлен пришла к доктору одна, и у той создалось впечатление, что, хотя диагноз был убийственный, для больной это не стало неожиданностью.

Агент Николь еще не вернулась из Кингстона, данных лабораторного анализа содержимого пузырька эфедры еще не поступило, хотя отпечатки пальцев на пузырьке обнаружили. Других отпечатков, кроме отпечатков Софи, на нем не было.

– Так что, похоже, у нас есть доказательства, – сказал Лемье. – Она убила Мадлен Фавро из ревности. Пришла домой, просчитала, какие возможности ей предоставляет спиритический сеанс, подсыпала ей несколько таблеток за обедом, а потом дождалась, когда остальное доделает дом Хадли.

Все закивали. В окне старого вокзала Гамаш видел Рут и Габри, медленно идущих к деревенскому лугу. Было еще рано, и первая свежесть дня еще не отпустила деревню. Следом за Рут катился прыгучий шарик, выставляя крылышки. Шарик был один.

– Сэр?

– Прошу прощения.

Все уставились на Гамаша. Это был очень тревожный симптом. За все годы, что Бовуар знал Гамаша, он еще не видел, чтобы тот отвлекся во время разговора или совещания. Он смотрел им в глаза, чтобы они знали: для него в этот момент не существует других людей. Его команда чувствовала себя важной и защищенной.

Но сегодня он был рассеян.

– О чем вы говорили? – спросил Гамаш, поворачиваясь к группе.

– Представляется, что вина Софи Смит в убийстве доказана. Может быть, задержать ее?

– Вы не можете этого сделать.

Голос раздался откуда-то сзади. Там, рядом с громадной пожарной машиной, стояла очень маленькая женщина. Хейзел. Хотя узнать ее было трудно. Скорбь в конечном счете сломила ее. Теперь она казалась высохшей, большие глаза смотрели с отчаянием.

– Пожалуйста. Пожалуйста, не делайте этого.

Гамаш направился к ней, кивнув Бовуару. Вместе они провели Хейзел в маленькую комнату, в которой добровольная пожарная команда Трех Сосен оборудовала кладовку.

– Вы знаете что-то такое, что может способствовать нашему расследованию, Хейзел? – спросил Гамаш. – Что-то такое, что убедило бы нас, что ваша дочь не убивала Мадлен, хотя пока все указывает именно на это?

– Она этого не делала. Я знаю. Она бы не смогла.

– Кто-то дал Мадлен эфедру. У Софи была эфедра, и она присутствовала на сеансе. – Гамаш говорил очень медленно и четко, хотя и не был уверен, что смысл его слов доходит до Хейзел.

– Долго я не продержусь, – прошептала она. – А если я потеряю и Софи, то не переживу этого. Если вы ее арестуете, я умру.

У Гамаша это не вызывало сомнений.

Жан Ги Бовуар посмотрел на Хейзел. Ей было ровно столько же лет, сколько и Мадлен, хотя поверить в это было невозможно. Теперь она выглядела как ископаемое, как нечто извергнутое горами, возвышающимися вокруг Трех Сосен. Один из бормочущих камней Жиля Сандона. Нет, не камней. Камни были тверды. А эта женщина скорее вызывала аналогии с тем, на что они старались не наступить во время утренней прогулки. Но сейчас они раздавят ее.

– Когда у Софи была найдена эфедра, вы сказали: «Софи, ты же обещала», – напомнил Бовуар. – Что вы имели в виду?

– Разве я такое говорила? – Хейзел задумалась, пытаясь вспомнить. – Да, говорила. Пару лет назад Мадлен нашла пузырек эфедры в ванной Софи. Это случилось после смерти одного из спортсменов, когда вся пресса шумела по поводу эфедры. Вероятно, это и натолкнуло Софи на использование диетических таблеток. – Она словно вытаскивала воспоминания со дна моря, тащила их с огромным трудом. – Софи заказала таблетки через какую-то интернет-компанию. Мадлен нашла пузырек и забрала его.

– Как отреагировала Софи?

– Как любая девятнадцатилетняя девчонка. Разозлилась. Заявила, что это вторжение в ее частную жизнь. Но я думаю, это была не злоба, а смущение.

– Это повлияло на их взаимоотношения? – спросил Гамаш.

– Софи любила Мадлен. Она не могла ее убить, – сказала Хейзел.

У нее остался один аргумент, и она повторяла и повторяла его: ее дочь не убийца.

– Мы пока не будем говорить с Софи, – пообещал Гамаш. Он приподнял голову Хейзел за подбородок и заставил посмотреть на себя. – Вы понимаете?

Хейзел заглянула в его темно-карие глаза и послала ему мысленный сигнал никогда не отводить взгляда. Но он, конечно, отвернулся, и она снова осталась одна.