Сан-Антонио в гостях у МАКов

Я хватаю его за шею, чтобы помочь подняться и одновременно защитить от нового выпада разбушевавшейся амазонки.

— Смывайся, лопух! — шепчу я ему на ухо.

Он понимает, что наступил решающий момент и пора сыграть в игру «беги за мной, чтобы я тебя поймал», и улепетывает через поле.

Вместо того чтобы броситься за ним, я трачу время на поиски пистолета. Я поднимаю его и рычу с оксфордским акцентом:

— Hands up (Руки вверх)!

Но Берю не останавливается по двум одинаково серьезным причинам: во—первых, он знает, что должен испариться, во—вторых, он не понимает языка Черчилля.

Для полноты картины я не отказываюсь от удовольствия пальнуть пару раз ему вслед. Но Жиртрест уже скрылся в прибрежных камышах.

Я выражаю свою досаду и оборачиваюсь к малышке. Боже мой! Вблизи она в миллион девятьсот шестнадцать раз красивей, чем на расстоянии. Такой нежной кожи я еще не видел. Ее от природы белокурые волосы будто из чистого золота; я знаю, что это сравнение банально, но оно настолько точно, что я не могу скрыть этого от вас. Ее глаза даже не синие, а фиалковые, с золотистыми искорками. Ее рот... Нет, это не поддается описанию... Это надо видеть! Если бы вместо того, чтобы околачиваться в конторе, на заводе или в колледже, вы, банда недоразвитых, присоединились бы ко мне, вы бы поняли!

Она смугла от загара и прекрасна. Никаких изъянов: прекрасной формы грудь и руки, точеные лодыжки, упругий живот, изящный изгиб шеи и прочее...

— Этот бандит не причинил вам вреда? — беспокоится она, приняв мое молчаливое восхищение.

Я ответил на английском, но с ненавязчивым акцентом майского жука, по которому она догадывается:

— Вы француз?

Она мурлычет это по-французски. Для того чтобы мурлыкать на каком—либо языке или же кого-то на нем облаять, нужно хорошо им владеть.

Конечно, у нее тоже легкий акцент, но такой приятный, что так и хочется поискать его у нее между губ.

— Вы в полном порядке?

— Да. Даже не знаю, как вас благодарить, вы подоспели вовремя.

— Благодарите счастливый случай, — говорю я. — Подумать только, ведь я собирался ехать другой дорогой... Надо сообщить в полицию.

Она пожимает плечами.

— Этот человек наверняка сумасшедший. Вы заметили, как он одет?

— Вооруженный сумасшедший — вдвойне опасен.

— Я позвоню Мак Валенксу,

— Кто это?

— Шериф.

Тут я вспоминаю правила хорошего тона и кланяюсь.

— Меня зовут Сан-Антонио, — говорю.

Она протягивает мне руку.

— Очень приятно, Синтия Мак Херрел.

Касание наших рук длится чуть дольше положенного, ровно настолько, чтобы почувствовать разницу с банальным рукопожатием.

— Это чудовище проткнуло шины моего автомобиля, — вздыхает очаровательное дитя.

— Пусть это вас не волнует. Мы откатим ваш триумф на обочину, и я не откажу себе в удовольствии подвезти вас...

— Вы очень любезны.

Сказано — сделано. Мы наконец отправляемся в Оужалинс Кастл.

Первая часть моего плана удалась как нельзя лучше. Правда, Берю в схватке растерял свои доминошки, но искусство требует жертв.

— Вы приехали сюда на отдых? — спрашивает Синтия.

— Да, — отвечаю. — Я — писатель и собираюсь написать книгу, героиня которой — шотландка.

— Как интересно. А что вы уже написали?

Я перечисляю очень быстро и очень небрежно, с видом мэтра, который не хочет показаться нескромным:

— Дама с гортензиями, Граф Монте-Белло, Под сенью Бабушек в слезах, Клубок ужей, Идиот, который смеется, и Любите ли вы Бахуса, а также книжку об автомобильных гонках.

— По-моему, некоторые из ваших книг я читала, — говорит она.

— Вполне возможно, я переведен на сорок два языка, включая язык глухонемых Индустана и монегаскский.

— Вы настоящий француз, — улыбается она.

— Почему?

— Вы любите смеяться,

— Очень, а вы?

— Я не осмеливаюсь.

— Почему же?

— Вы же знаете, что у англичанок слишком большие зубы.

— Покажите свои...

Она повинуется.

— У вас великолепные зубы, — искренне говорю я, вспоминая зубы Берю.

И добавляю:

— Я бы с удовольствием сделал из них себе ожерелье.

Продолжая в том же духе, мы подъезжаем к Оужаливс Кастлу. Жилище поражает своими размерами и величием. Я вижу две остроконечные башни и гигантский перрон у подъезда.

На нем появляется мажордом, которого я уже видел в бинокль. Можно подумать, что он исполняет роль английского метрдотеля в рекламном ролике и немного переигрывает.

— У миссис что-то случилось с машиной? — обеспокоенно спрашивает он, не глядя на меня.

— Лопнули два колеса, Джеймс, — беззаботно отвечает Синтия. — Предупредите тетю, что я вернулась со своим французским другом.

Расценив это сообщение как представление гостя, шеф-лакей удостаивает меня кивком головы, от которого содрогаются его шейные позвонки.

— Это Джеймс Волдерн, наш мажордом, — объясняет Синтия, увлекая меня в гостиную.

Не знаю, доводилось ли вам бывать в зале Ваграм, но в любом случае поверьте, что по сравнению с большим залом Мак Херрел он выглядит общественным писсуаром.

Четырнадцать окон освещают помещение, а камин, внутри которого можно было бы построить восьмикомнатную виллу с гаражом, обогревает зал в холодное время года. Этот очаг — настоящий крематорий для Дедушек Морозов...