Сан-Антонио в Шотландии

Старик кивает, потом спрашивает с легкой двусмысленной улыбкой:

— Скажите, мой милый, почему вы все время берете себе в помощники инспектора Берюрье? Слава богу, в нашей Службе хватает людей.

Месье Голова-как-задница впервые задает мне этот вопрос, и я смущен.

— Ну, — бормочу, — это трудно объяснить. Видите ли, босс, Берю не особо умен. Он грубиян, выпивоха, драчун, но вместе с тем имеет качества, которые делают из него самого ценного помощника. Во-первых, он предан мне как собака; во-вторых, он добрый, смелый, упрямый. А иногда его хитроватый здравый смысл не хуже гениальности. Кроме того, он мне нравится. Я его поддразниваю, и это успокаивает мои нервы…

Старик поднимает руку:

— О господи, да остановите вы ваш панегирик! Берите с собой Берюрье. Я велю забронировать два места.

— Мне бы хотелось иметь машину по прибытии в Глазго, — говорю.

— Я это улажу. Билеты и валюту вам доставят в аэропорт.

— Хорошо.

Пожав друг другу руки, мы расстаемся.

Заря начинает разбрасывать искры солнца, когда я покидаю контору. Смотрю на часы. Мне осталось три часа, чтобы съездить собрать чемодан и заехать за Берю.

Доезжаю до Сен-Клу. Дверь дома открыта, что внезапно напоминает мне, что я приютил у себя киску. Черт возьми! Хорош я хозяин. Привожу девицу домой, бросаю в тот момент, когда уже собрался сыграть с ней в почтальона и прачку, и в четыре утра собираюсь вытащить ее из постели и выбросить на мокрую парижскую мостовую…

Так не делают.

Поднимаюсь в спальню. Ирэн, ровно дыша, спит блаженным сном, натянув одеяло до подбородка.

У меня не хватает мужества ее разбудить. Я вынимаю из шкафа два костюма и смокинг, опустошаю ящик комода, чтобы взять самое лучшее белье. Прежде чем убежать, пишу записку для провинциалочки:

Дорогая Ирэн,

Уехал в деловую поездку. Очень сожалею. Оставляю Вам ключ в почтовом ящике в саду.

Кратко, сильно, красноречиво, и сказано все, что хотел сказать. Это первый раз, когда Сан-Антонио, приведя к себе бабу, сматывается, не организовав ей космическое путешествие на борту его корабля с твердотопливным двигателем. Не надо об этом думать, иначе…

Я уезжаю. Курс — дом Берю.

Когда я останавливаюсь возле дома Толстяка, консьержка в бумазейном халате и с волосами, обвязанными платком, волочит по тротуару мусорный контейнер.

Заметив меня, она чешет пониже спины. Это зрелая дама, но ее явно никто не хочет срывать.

Я на всякий случай заглядываю внутрь контейнера — вдруг там Толстяк. Но его нет, и я направляюсь в подъезд, весело бросив церберше: «Что, дышите свежим воздухом?»

— Вы к Берюрье? — окликает она меня.

— Да.

— Я вас знаю, — уверяет она. — Вы его начальник?

— Точно.

— Их здесь нет!

Я останавливаюсь в подъезда.

— А где они?

— Летом они живут за городом у свояченицы.

— Где?

— В Нантерре. Желаете адрес?

— Еще бы!

Она закрывает глаза и декламирует:

— Авеню Женераль Коломбей, дом двести двадцать восемь.

— Тысяча благодарностей.

У меня остался час на то, чтобы смотаться в Нантерр, схватить Толстяка и доехать с ним до Орли. Это вполне осуществимо.

Пятнадцать минут спустя я оказываюсь перед домом, находящимся недалеко от старого завода «Симка». Вот, оказывается, что в семье Берюрье называется «жить за городом». Впрочем, воздух здесь действительно отличается от парижского, потому что с другой стороны дома находится химический завод.

Сад в девяносто квадратных сантиметров, полностью заросший резедой, отделяет авеню от двери (или, если находишься в доме, дверь от авеню). Стучу в дверь.

Поначалу никакого движения, затем слышатся ворчание, плевки, чихи, зевки, почесывания спины и пониже. Какой-то мужчина примешивает имя господне к некоему органу дамы, который уже закрыт, видимо по причине возраста. Наконец дверь отворяется. Передо мной оказываются глаза, похожие на пуговицы от ширинки. Смотрю ниже пуговиц и вижу пупок в прекрасном состоянии, а над ним густой волосяной покров, который вяло почесывает рука. Голос спрашивает:

— Какого хрена вам тут нужно в такое время?

Природное любопытство подталкивает меня посмотреть на рот, произнесший эту приветливую фразу, и я замечаю маленькую морду ящерицы.

— Я хочу поговорить с Александром-Бенуа, — говорю. — Я его начальник, комиссар Сан-Антонио.

— О! — отвечает Гигантская Ящерица. — Я слышал о вас от этого придурка. Входите!

Я захожу в комнату, которая поначалу кажется мне кухней, потому что в ней красуются плита, буфет и часы с кукушкой. Но посередине стоит огромный катафалк. Что это такое? Загадка.

— Сандр! — вопит Динозавр.

— Что это за бардак? — спрашивает катафалк голосом, очевидно принадлежащим женщине.

Я подхожу ближе и констатирую, что указанный катафалк в действительности является ортопедическим креслом, которое может принимать горизонтальное положение. На нем лежит нечто огромное, жирное, потное и отвратительное. Это нечто — женщина, завернутая в одеяло величиной с взлетную полосу авианосца «Беарн».

— Доброе утро, мадам, — вежливо здороваюсь с Катафалком.