Сан-Антонио в Шотландии

Мы выходим из конторы. Дежурный внизу отдает мне честь.

— Как, господин комиссар, ваш отпуск уже закончился?

— Мне кажется, да. А вам?

Возвращаясь домой на моей маленькой «МГ», я решаю посвятить остаток ночи счастью Ирэн.

Я мысленно составляю список радостей, на которые она получит право. С девушкой, приехавшей из провинции, надо уметь их четко дозировать.

Что вы скажете, например, о «Савойском трубочисте», о «Насмешливом венгерском языке» и о «Британском пальце»? По-моему, для первого раза неплохо.

Я раздумываю, стоит ли добавлять к первым трем наименованиям четвертое, составившее мою славу, — «Ронская отметина», как вдруг вздрагиваю. Чтобы вернуться в Сен-Клу, я поехал не через площадь Этуаль и Булонский лес, как обычно, а мимо дворца Шайо и авеню Анри Мартен.

Сечете? На авеню Анри Мартен живет тип, подаривший Пти-Литтре виски с наркотиком. Если вы и после этого не поверите в мое шестое чувство, значит, у вас нет и обычных пяти.

Я бросаю взгляд на наручные часы, потом на те, что на приборной доске. И те, и другие в согласии по одному пункту: сейчас два часа ночи.

В такое время наносить визиты не принято, но мне все-таки очень хочется побеседовать с месье Оливьери. Мне кажется, с этим типом, если знать, как к нему подойти, должен получиться очень увлекательный разговор.

Я как раз возле дома двести двенадцать. Остановив тачку, подхожу к воротам. Оливьери, как и карлик Леон, живет в собственном особняке, в котором не горит ни единого огонька. Нажимаю пальцем на кнопку звонка. Подождав секунду, нажимаю снова, но тут вижу, как осветилось окно сторожа. Железное жалюзи частично открывается, и недовольный тип спрашивает:

— Чего надо?

— Полиция, — просвещаю его я.

Он колеблется. В наше время полно жулья, которое представляется полицией, а потом грабит вас.

— Одну секунду!

Тип исчезает в окошке, как кукушка, прокричавшая сколько надо. Проходит довольно много времени. Наконец я вижу у ворот массивный силуэт.

Мужчина лет шестидесяти, сложенный, как борец, без радости рассматривает меня сквозь прутья. Он надел штаны, подтяжки не натянул, и они свисают у него по бокам…

— У вас есть документы?

— Вот.

Он рассматривает мое удостоверение и сует в карман брюк свою пушку.

— Что вы хотите?

— Мне надо увидеть месье Оливьери.

— Сейчас?

— Это срочное дело.

Я говорю кратко и четко. В таких случаях не следует упражняться в искусстве красноречия.

— Ладно.

Он открывает.

— Я проведу вас к себе. Я должен предупредить его слугу.

Мы входим в своего рода караульное помещение — столовую, где стоит запах вареной капусты. Из соседней комнаты доносится встревоженный женский голос:

— Эктор, он действительно легавый?

— Заткнись! — отвечает сторож.

Он подходит к телефонному аппарату, раздумывает и нажимает на кнопку. Загорается красная лампочка. Секунд через тридцать слышится щелчок.

— Альбер? — спрашивает сторож.

Тот, должно быть, отвечает через зевок, что да.

— Скажи месье, что его хочет немедленно видеть полицейский.

Не знаю, что отвечает лакей, но сторож, выслушав его, издает недобрый смешок.

— Я не знаю, — говорит он и кладет трубку. Потом смотрит на меня и спрашивает: — Ничего серьезного?

— Как сказать, — отвечаю.

Я слышу шаги за дверью; она слегка приоткрывается, и я замечаю глаз и седую прядь над ним. Жене сторожа хочется узнать, как я выгляжу. Узнав это, она возвращается на супружеское ложе.

В глубине души ваш Сан-А немного встревожен. Этот Оливьери, должно быть, большая шишка с обширными связями, и мой ночной визит ему наверняка не понравится. Так что мне скоро может стать жарко…

Является лакей. Настоящий: в полосатом жилете и при всем прочем. Его взгляд еще немного мутноват со сна, а так он совершенно безупречен.

Он меряет меня взглядом с высоты своего величия.

— Это вы желаете видеть месье?

— Я.

— Сейчас два часа ночи.

Я смотрю на часы и поправляю его:

— Два с четвертью. Будьте любезны предупредить его о моем приходе.

Эта уверенность производит на него впечатление.

— Хорошо. Прошу вас следовать за мной…

Я знакомлюсь с еще одним гигантским холлом. Его стены обтянуты замшей, на полу шкуры белых медведей, стоят статуи, редкие растения и висит картина Пикассо, на мой взгляд, подлинник.

Лакей указывает мне на банкетку, покрытую темно-синим бархатом.

— Присядьте, я разбужу месье.

И начинает подниматься по монументальной лестнице. Я жду, готовя аргументы для разговора. Если судить по осторожности слуги, Оливьери плохо спит и бывает зол сразу, как проснется.

Слуга возвращается быстро. Он очень удивлен.

— Месье нет в спальне, — говорит он.

— Он не вернулся?

— Он не уходил.

— Где он был, когда вы закончили работу?

— Моя жена (она горничная) и я ходили в кино, У нас сегодня выходной.

— Где был ваш хозяин, когда вы уходили в кино?

— В своем кабинете.

— А когда вы вернулись?

— Света нигде не было. Я решил, что он лег…

— Он мог выйти?

— Сторож нам бы сказал.

— Может, он заснул в кабинете?

Слуга с сомнением морщится, однако направляется к двустворчатой двери, находящейся в глубине холла.

Он тихо стучит, открывает, включает свет. Его неподвижность и молчание мне все говорят.

— Мертв? — спрашиваю я, подходя.