Сан-Блас. Избранное

— Señor estranjero[17] рано встает… Сеньору не угодно ли осмотреть наше хозяйство?.. Мариано вам покажет… Это я, сеньор, — добавил он, предупреждая мою попытку отыскать глазами названное им лицо. — Я майордомо Мариано Рокадо…

Оставалось только поблагодарить обязательного сеньора и воспользоваться его услугами, что я и поспешил сделать. Мы осмотрели с ним конюшни, табачный склад, винокурню и погреба; собирались, кажется, заняться машиной для размельчения мате, но тут мое внимание привлек какой-то странный звук, точно медленное хлопанье в ладоши.

— Вы слышите?.. Что это такое, Мариано?

— Lavanderas, senor!.. Там, за стеной, маленькая речка, даже — ручеек, и прачки сегодня полощут в нем белье… У вас на родине это делают не так?

— Должно быть, так, но я все-таки хотел бы посмотреть, можно?

— Concédame Usted esta gracia!..[18]

С этими словами он повел меня к маленькой калитке, по мере приближение к которой звук медленных ударов становился все ясней.

Заскрипели ржавые завесы, — и я поневоле должен был залюбоваться. На дне неглубокого оврага струилась маленькая речка. Спокойная и чистая вода ее настолько была прозрачна, что совершенно ясно виднелся сквозь нее белый песок на глубине сажени. Огромные, с изумрудно-яркой зеленью деревья окаймляли ее излучистые берега. На этой стороне, где широколистные водяные папоротники и камыши вдруг расступались, образовывая ничем не занятый просвет, виднелся целый ряд стоящих на коленях девушек и женщин… Все они, смеясь и болтая, мерно ударяли вальками по лежащему перед ними белью; намыливали его и либо полоскали в ручье, либо же обливали водой из огромных кувшинов самой причудливой формы, расписанных странными, но не лишенными изящества рисунками. Все они были сделаны из высушенных парагвайских тыкв. У некоторых прачек, вместо валька, оказывался в руках обыкновенный белый камень, и нужно удивляться полотну, которое выдерживало его удары, не расползаясь на куски…

— Долорес! — вдруг закричал мой спутник.

Не знаю почему, но я при этом имени весь вздрогнул.

Одна из девушек подняла голову… Я уже и раньше обратил на нее внимание, но не потому, чтобы она была интереснее других, — хорошеньких и даже красивых лиц слишком много среди местных женщин; но мне показалось странным ее поведение: она, как и другие, возилась со своим свертком белья, но, намыливая его даже чересчур усердно, по-видимому, очень мало заботилась о полосканье… Выполоскав одну штуку, она откладывала ее в сторону и принималась за следующую, но, покончив со всеми, снова начинала намыливать первую и, слегка ополоснув ее, переходила к другой…

— Что за глупости!.. Какое это у тебя мыло?.. — снова закричал Мариано, убедившись, что его слышат.

Действительно, в руках у девушки, вместо волокнистой «амола»[19], был пучок какой-то светло-зеленой травы, похожей на связку молодых табачных листьев.

Долорес рассмеялась.

— Это не мыло, дон Мариано! — крикнула она. — Белье уж вымыто…

— Так что ж ты делаешь, рог todos demonios?[20]

— Это индейская трава, сеньор… Чью camisa[21] натру ею, тот уж непременно в меня влюбится… Не взять ли вашу, дон Мариано?

— Нет уж, благодарю, — я и без того готов в тебя влюбиться… А вот ты мне дай свое приворотное зелье…

— Нельзя, сеньор, — всю силу потеряет, — и Долорес швырнула свой сверток на середину речки.

Вероятно, к нему был привязан камень, потому что он сразу потонул.

— Давно ли у вас эта девушка, Мариано? — спросил я у старика, когда уж мы вернулись в асиенду.

— Давно ли?.. Вторые только сутки, сеньор… Она из Ассунсиона; нанялась поденно… Ну, благодаря свадьбе донны Хуанниты, стирки теперь много. Отчего и не взять…

Сомнений больше не оставалось, — это, конечно, та самая Долорес, и потому я, поблагодарив майордома, поспешил к Пачеко. Однако, мой приятель отнесся более чем равнодушно к этой новости.

— Что делать, mi querido?.. Ведь я не виноват, — очевидно, самой ей захотелось еще больше себя помучить, присутствуя на моей свадьбе… А впрочем, быть может, она уже исполнила мой совет… Помните, о другом новио?.. Ведь она при вас же говорила об этой траве?

— Да, при мне… Но я не думаю, чтобы можно было так скоро успокоиться…

— Quien sabe?!.. — ответил Пачеко своей любимой фразой и переменил разговор.

Я замолчал, а так как к нам вскоре присоединилось и остальное общество, то я совершенно забыл о своих утренних тревогах и с удовольствием принял участие в общей верховой прогулке и в проследовавшем за ней веселом завтраке. День, как нарочно, выдался довольно жаркий, и потому поездка порядочно всех утомила, так что к концу завтрака оживленный разговор стал уже заметно ослабевать, а после кофе дон Педро, оказавшийся откровеннее других, сознался, что он чувствует настоятельную потребность в отдыхе и посоветовал нам всем последовать его примеру. Дамы протестовали, но слишком слабо, и через полчаса мы разошлись по своим комнатам для «сиесты».

Не знаю, долго ли я спал; но думаю, что да, так как свежее постельное белье, перемененное, вероятно, утром, оказало самое чарующее действие на мой усталый организм.