— Рукопожатие! Шатильон, вы предложили рукопожатие якобинцу! Почему же вы возвращаетесь не в красном колпаке, раз уж на то пошло? Уму непостижимо! Какой-то капрал отказывается от десяти луидоров, граф де Шатильон пожимает руку якобинцу! Решительно ничего не понимаю в нынешних нравах.
— Скажите лучше: до чего все перемешалось! — вставила мадам Виктория, не отрываясь от часослова.
— Перемешалось! Вы правы, сестрица, именно перемешалось. Но доживем ли мы до того времени, когда все станет на свои места, — вот в чем я сомневаюсь. А пока что распорядитесь, Шатильон. Мы уезжаем в четыре часа. С такой охраной, как эти господа, мы можем смело ехать и ночью. Господин де Боккечиампе, отобедайте с нами.
И жестом, в котором сохранилось больше властности, чем достоинства, престарелая принцесса отпустила своих защитников, даже не подумав о том, что, выделив наиболее знатного из них и пригласив его к обеду, она тем самым обидела остальных.
Боккечиампе кивнул товарищам, прося у них прощения за милость, которой он удостоился, а те в ответ пожали ему руку.
Как и сказал Де Чезари, музыка, которую они слышали, сопровождала возвращавшихся из храма Франческу и Пеппино и их гостей. Толпа шла большая, ибо, как сказал тот же Де Чезари, все ждали какого-то несчастья, памятуя о влюбленном Микеле Пецца. Поэтому новобрачные, поднявшись на террасу, прежде всего обратили взоры на полуразвалившуюся стену, где с самого утра сидел тот, кто внушал им опасения.
На стене никого не было.
К тому же, ничто не выглядело мрачным, а ведь в глазах того, кто мнит себя царем творения, его исчезновение из этого мира всегда, кажется, должен предвещать сумрак. Был полдень. Солнце сияло во всем своем великолепии, просачиваясь сквозь листву над головами гостей; дрозды посвистывали, зяблики пели, воробьи чирикали, а в кувшинах с вином поблескивали в рубиновой влаге золотые искорки.
Пеппино с облегчением вздохнул: нигде не мерещилась ему смерть, зато всюду он видел жизнь.
Так хорошо на душе, когда обвенчаешься с любимой женщиной, когда наконец наступит день, которого ждал целых два года!
На мгновение он забыл о Микеле Пецца, забыл его последнюю угрозу, наводившую на него ужас.
Что касается дона Антонио, то он, не столь озабоченный, как Пеппино, прежде всего увидел у ворот сломанный экипаж, а на террасе — его владельца.
Каретник направился к нему, почесывая за ухом.
Работать в такой день ему не хотелось.
— Итак, ваша милость желает во что бы то ни стало продолжать путь сегодня? — спросил он у посла, которого все еще принимал просто за знатного путешественника.
— Во что бы то ни стало, — отвечал гражданин Тара. — Меня ждут в Риме по важнейшему делу, а из-за сегодняшней поломки я уже потерял, по меньшей мере, три или четыре часа.
— Ну что ж, порядочный человек должен держать слово: я сказал, что, после того как вы удостоите нас чести и выпьете стаканчик за счастье молодоженов, мы примемся за работу. Так выпьем же — и за дело!
В стаканы, стоявшие на столе, налили вина, а чужестранцу подали почетный бокал с золотой сеткой. Выполняя свое обещание, посол выпил за счастье новобрачных; девушки провозгласили "Да здравствует Пеппино!", юноши — "Да здравствует Франческа!", затем бубны и гитары грянули самую веселую тарантеллу.
— А теперь, — сказал мастер делла Рота, обращаясь к Пеппино, — хватит любоваться возлюбленной, принимайся за дело. Всему свое время. Поцелуй, друг мой, женушку — и за работу!
Не было надобности повторять Пеппино первую часть распоряжения: он обнял жену и прижал ее к сердцу, обратив благодарный взгляд на небо.
Но в тот миг, когда он с неизъяснимым чувством радости вновь посмотрел на ту, которую так долго желал, и когда уста его готовы были коснуться уст Франчески, грянул выстрел, просвистела пуля и раздался какой-то глухой удар.
— Вон оно что, — промолвил посол, — пуля, кажется, предназначалась мне.
— Ошибаетесь, — прошептал Пеппино, падая к ногам Франчески, — это мне.
Из горла его хлынула кровь.
Франческа вскрикнула и бросилась на колени у тела мужа.
Все взоры обратились туда, откуда раздался выстрел: шагах в ста, сквозь листву тополей, вился беловатый дымок.
И тут между деревьями мелькнул юноша с ружьем в руке, взбиравшийся на гору.
— Фра Микеле! — закричали присутствующие. — Фра Микеле!
Бегущий на мгновение остановился и, угрожающе подняв руку, крикнул:
— Нет больше фра Микеле, отныне имя мое — Фра Дьяволо.
Под этим именем он действительно стал известен впоследствии: крещение убийством взяло верх над крещением во имя искупления.
А раненый почти тотчас же испустил дух.
XXXVI
ДВОРЕЦ КОРСИНИ В РИМЕ
Воспользовавшись тем, что мы находимся на дороге в Рим, опередим нашего посла в доме Шампионне, как ранее уже опередили у каретника дона Антонио.