Сан Феличе. Книга 1

Она медленно повернулась, как бы провожая взглядом мать и кормилицу, пока они не скрылись из вида, затем, протянув руку, как бы навеки расставаясь со светом, голосом, доходившим до самых глубин сердца, произнесла: "Прощайте"…

Все прощайте.
Бог весть, когда мы встретимся опять… Меня пронизывает легкий холод,
И ужас останавливает кровь.
Я позову их. Мне без них тоскливо. Кормилица! Нет, здесь ей дела нет.
Одна должна сыграть я эту сцену.
Где склянка?
Что, если не подействует питье?
Тогда я, значит, выйду завтра замуж? Нет! Вот защита. Рядом ляг, кинжал! Что, если это яд? Ведь для монаха Грозит разоблаченьем этот брак.
А если я умру, то не узнают,
Что он меня с Ромео обвенчал.
Да, это так. Нет, это невозможно!
Он праведником слыл до этих пор.
Что, если я очнусь до появленья Ромео? Вот что может напугать!
Не задохнусь ли я тогда в гробнице Без воздуха, задолго до того,
Как он придет ко мне на избавленье?
А если и останусь я жива,
Смогу ль я целым сохранить рассудок Средь царства смерти и полночной тьмы В соединенье с ужасами места,
Под сводами, где долгие века Покоятся останки наших предков И труп Тибальта начинает гнить,
Едва зарытый в свежую могилу?
Где временами, как передают,
Выходят мертвецы в ночную пору.
Увы, увы, кто поручится мне,
Что ежели я встану слишком рано,
То трупный смрад и резкость голосов, Чудовищных, как стоны мандрагоры, Немедля не сведут меня с ума,
Как сводит всех, кто слышал эти крики? Как поручусь, что рук не запущу В сыпучий прах и савана с Тибальта Не стану рвать и что, вооружась Берцовой костью предка как дубиной,
Я головы себе не размозжу?
Гляди, гляди! Мне кажется, я вижу Двоюродного брата. Он бежит На поиски Ромео. Он кричит,

Как смел тот насадить его на шпагу.
Остановись, Тибальт. Иду к тебе

(Поднося флакон к губам)

И за твое здоровье пью, Ромео![63]

Сделав вид, что выпила зелье, она упала, растянувшись на ковре гостиной, и замерла.

Впечатление было столь сильным, что Нельсон, суровый моряк, более привычный к неистовствам океана, чем к уловкам искусства, вскрикнул, бросился к Эмме и единственной своей рукой приподнял ее словно ребенка.

Он был за это вознагражден: когда Эмма открыла глаза, первая ее улыбка была обращена к нему. Только тут понял он свою ошибку и в смущении отошел в угол гостиной.

Королева последовала за ним, а гости окружили мнимую Джульетту.

Никогда еще волшебство искусства не достигало такой силы. Несмотря на то что текст исполнялся на иностранном языке, все чувства, волновавшие возлюбленную Ромео, оставались в сердцах зрителей: и скорбь ее, когда после ухода матери и кормилицы она остается одна и ужасается при мысли, что ей суждено стать женою графа Париса; и страх, когда при взгляде на зелье у нее возникает сомнение, не яд ли это; и решимость, когда она берется за кинжал, намереваясь в безвыходном положении прибегнуть к оружию, то есть к смерти; и страх, когда она опасается, как бы не оказаться забытой в семейном склепе и не быть вовлеченной в кощунственную пляску призраков, и, наконец, ужас, когда ей представляется, будто Тибальт, похороненный накануне, поднимается, весь в крови, чтобы убить Ромео. Все эти различные чувства Эмма передавала с таким волшебным мастерством и так убедительно, что они потрясли души присутствующих: вымысел был превращен в действительность.