Первый же французский сторожевой пост у Фрозиноне задержал его; но, когда он назвал себя генералу Дюгему, руководившему отступлением на этом участке, и показал депешу, которую он вез Шампионне, генерал приказал его пропустить. Преодолев это препятствие, посланец продолжал путь в Рим, куда и прибыл на другой день около десяти утра.
У ворот Сан Джованни его снова задержали, но, как только он предъявил депешу, французский офицер, начальник сторожевого поста, осведомился у молодого майора, знает ли он Рим, и получив отрицательный ответ, прикомандировал к нему солдата, чтобы тот проводил его ко дворцу генерала.
Шампионне возвращался с прогулки по крепостному валу или, вернее, вокруг вала, которую он совершал вместе с адъютантом Тьебо, самым любимым своим офицером после Сальвато, и с военным инженером Эбле, прибывшим в Рим всего лишь за два дня до того. А у ворот дворца Корсини Шампионне ожидал какой-то крестьянин, судя по одежде — житель древней провинции Самний.
Генерал спешился и подошел крестьянину, сразу догадавшись, что у этого человека дело именно к нему. Тьебо хотел было удержать Шампионне, ибо была еще свежа память об убийствах Бассвиля и Дюфо. Но генерал отстранил адъютанта и подошел к крестьянину.
— Откуда ты? — спросил он.
— С юга, — отвечал самнит.
— Пароль знаешь?
— У меня их два: Napoli и Roma[69]
.— А поручение у тебя устное или письменное?
— Письменное.
И он подал генералу конверт.
— Все от того же лица?
— Не могу знать.
— Нужен ответ?
— Нет.
Шампионне вскрыл письмо; оно было написано пять дней тому назад. Он прочел:
— Браво! — воскликнул генерал.
И снова погрузился в чтение.
Шампионне поискал глазами крестьянина, но тот исчез; он передал письмо генералу Эбле и жестом пригласил его во дворец.
— Вот, прочитайте, — сказал он, — тут, как говорится, на все вкусы.
Потом обратился к адъютанту Тьебо:
— Главное, нашему другу Сальвато Пальмиери все лучше; теперь тот, кто мне пишет — а это, наверное, врач, — ручается за его жизнь. Впрочем, они там, по-видимому, хорошо наладили связь; это уже третье письмо, которое я
Потом он обратился к генералу Эбле:
— Ну как? Что скажете?
— Я скажу, — ответил генерал, первым входя в большой зал, известный нам, потому что мы уже видели в нем Шампионне, рассуждающего с Макдональдом о величии и упадке римлян, — скажу, что пятьдесят две тысячи человек и сто орудий — цифры внушительные. А сколько у вас пушек?
— Девять.
— А людей?
— Тысяч одиннадцать-двенадцать, да еще Директория не нашла лучшего времени, как именно сейчас просить у меня три тысячи, чтобы подкрепить гарнизон Корфу.
— Но мне кажется, генерал, — вмешался Тьебо, — что в таких обстоятельствах, в каких мы сейчас находимся, при том, что Директории они неизвестны, вы могли бы отказаться от исполнения этого приказа.