Сан Феличе. Книга 2

Вытянув в очередной раз свою сеть, вернее сеть своего отца, младший его сын Джованни заметил на углу набережной улицы Нуова и улицы Вздохов-из-Бездны, в окне, пробитом на уровне земли, потому что в квартиру надо было спускаться по двум ступенькам (на языке современных строителей это называется "полуподвалом"), — Джованни, говорим мы, заметил в окне красивую молодую девушку и влюбился в нее.

Судя по ее имени, ей самим Богом назначено было выйти за рыбака.

Ее звали Мариной.

Джованни, переехавший в этот квартал с другого конца города, не знал того, что было известно каждому от моста Магдалины до улицы Пильеро, а именно: кому принадлежал дом с низким входом и кто была девушка, этот прекрасный прибрежный цветок, распустившийся у морских вод.

Он навел справки и узнал, что хозяин дома — маэстро Донато, неаполитанский палач.

Южные народы, в том числе неаполитанцы, не испытывают к человеку, приводящему в исполнение смертные приговоры, такого отвращения, какое он обычно внушает людям Севера, но все же не утаим от нашего читателя, что это открытие было неприятно Джованни.

Первым его побуждением было отказаться от прекрасной Марины. Молодая парочка еще только обменивалась взглядами и вздохами, так что разрыв не представлял особых затруднений: стоило лишь Джованни больше не бродить перед ее окном, а если и случилось бы случайно пройти, глядеть в другую сторону.

Восемь дней он не ходил на заветный угол, на девятый не выдержал.

Однако, проходя мимо ее дома, он повернул голову в сторону моря.

К несчастью, отвернулся он слишком поздно, и окошко, где обычно стояла прекрасная Марина, попало в поле его зрения.

Он мельком увидел девушку, и ему даже почудилось, будто ее личико окутано облачком грусти.

Грусть уродует вульгарные физиономии, но на лица красивые оказывает прямо противоположное действие.

Марина от грусти еще больше похорошела.

Джованни вдруг остановился. Он почувствовал, что забыл что-то в этом доме. Трудно было сказать, что именно, но эта вещь показалась ему крайне необходимой; понуждаемый какой-то высшей силой, он обернулся, а так как при этом ему пришлось пренебречь мерами предосторожности, что столь мало помогли ему несколько минут назад, он оказался лицом к лицу с той, на которую дал себе слово никогда больше не глядеть.

На сей раз взгляды молодых людей встретились, и на стремительном и красноречивом языке глаз они сказали друг другу все, что могли бы сказать на словах.

Но, как ни интересна нам эта любовная история, в наши намерения не входит прослеживать все ее превратности. Нашим читателям довольно узнать, что Марина была столь же добродетельна, как и хороша, и что любовь Джованни, возраставшая с каждым днем, побудила его открыться отцу и заявить ему, изо всех сил взывая к его чувствительности, что нет для него счастья в этом мире, если он не получит руки прекрасной Марины.

К великому удивлению юноши, старый Бассо Томео не усмотрел непреодолимых препятствий к этому браку. Мерджеллинский рыбак был философом, и по тем же соображениям, по которым он отказал Микеле в руке своей дочери, готов был предложить Марине своего сына.

Все знали, что у Микеле нет ни гроша за душой, тогда как маэстро Донато, при его ремесле, необычном правда, зато прибыльном, имел, должно быть, туго набитую мошну.

И старый рыбак согласился переговорить с маэстро Донато.

Он отправился с нему и изложил причину своего визита.

Хоть Марина и была прелестна, а общественные предрассудки у южан не столь закоренелы, как у северян, и в Неаполе не столь непреодолимы, как в Париже, все же дочь палача — это такой товар, который нелегко сбыть с рук; поэтому маэстро Донато благосклонно выслушал предложение старого рыбака.

Однако тот с откровенностью, делавшей ему честь, признался, что его ремесло может прокормить мужчину, но приносит недостаточно для того, чтобы содержать семью, а посему он, Бассо Томео, не в состоянии дать за своим сыном ни единого дуката.

Следовательно, приданое молодоженам должен был выделить сам маэстро Донато. Это не представляло для него затруднений, тем более что наступило время революции, а, уж как водится, революций не бывает без казней, и маэстро Донато, получавший шестьсот дукатов (то есть две тысячи четыреста франков) годового жалованья, да сверх того по десять дукатов (то есть по сорок франков) за каждую казнь, надеялся за несколько месяцев составить себе значительное состояние.

В надежде на столь прибыльную работу он пообещал за Мариной триста дукатов приданого.

Но, намереваясь почерпнуть эту сумму не из накопленных уже средств, а из будущих заработков, он пожелал отложить свадьбу на четыре месяца. Сам черт порукой, что он совершит за это время восемь казней: по две в месяц.

А это значит, что он заработает, самое малое, триста двадцать дукатов, так что у него еще останется двадцать дукатов излишка!