Итак, Фердинанд, вопреки настояниям и даже мольбам кардинала Руффо, послушался
Как только было принято это решение, кардинал, прикрыв лицо краем своей пурпурной мантии, спустился в свою лодку и вернулся в дом, где был подписан договор, оставив монархию, им же самим восстановленную, на волю запаздывающего, быть может, но неизбежного небесного правосудия.
В тот же день узники, содержавшиеся на "Громоносном" и на фелуках, которые должны были перевезти их во Францию, были высажены на берег, попарно закованы в цепи и отведены в темницы Кастель Нуово, Кастель делл’Ово, Кастель дель Кармине и Викариа. А так как тюрем не хватало (ведь королевские письма объявляют преступниками уже восемь тысяч заключенных), то граждан, не поместившихся в этих четырех местах, отправили в здание Гранили, обращенное в дополнительную тюрьму.
Увидев все это, лаццарони решили, что вместе с их коронованным Носатым вернулись дни кровавого разгула, и начали еще больше грабить, жечь и убивать.
Согласно принятому нами в начале этого повествования правилу описывать творившиеся в то время ужасы не иначе как опираясь на подлинные документы, мы заимствуем нижеследующие строки у автора "Памятных записок для изучения истории неаполитанских революций":
Кроме протоиерея Ринальди на каннибальской оргии отличился и другой человек: подобно дьяволу на шабаше* он возглавлял это действо, переворачивающее все представления о людских обычаях.
Человека этого звали Гаэтано Маммоне.
Ринальди пожирал полусырую плоть; Маммоне пил кровь прямо из ран. Мерзкий вампир оставил по себе такую страшную память среди неаполитанцев, что и ныне, более чем через сорок пять лет после его смерти, ни один житель Соры — его родины — не посмел ответить на мои расспросы о нем.
"Он пил кровь, как пьяницы пьют вино!" — вот что услышал я от десятка знавших его стариков, и то же повторили мне двадцать самых различных людей, которые видели, как он пьянел от этого жуткого напитка.
Но один человек, от которого ждали самого рьяного участия в разгуле реакции, напротив, ко всеобщему удивлению, с ужасом наблюдал за происходящим: то был фра Пачифико.
С тех пор как умертвили адмирала Караччоло, перед которым он благоговел, фра Пачифико заколебался в своих убеждениях. Как же можно было повесить как предателя и якобинца человека, столь верно служившего королю и столь доблестно за него сражавшегося?