Сан-Феличе. Книга вторая

Будь столь тяжкая задача возложена на кого-нибудь иного, а не на Ваше преосвященство, я умирала бы от тревоги; однако же я, напротив, совершенно спокойна, ибо мне известна глубина и многосторонность Ваших дарований, с которыми могут сравниться только Ваше рвение и Ваша энергия.

Я получила письмо Вашего преосвященства от 4-го сего месяца, писанное в Бовино, а также письмо от 6-го, писанное в Ариано; кроме того, видела я и письмо Ваше, адресованное Актону, и отдала дань восхищения мудрым и проницательным суждениям, в них содержащимся; и хотя личные мои убеждения, покоящиеся на долгом и тяжком жизненном опыте, не вполне согласуются с мнением Вашего преосвященства, письма Ваши побудили меня к глубоким размышлениям, кои лишь усугубили мое восхищение Вами. Право, чем больше думаю я об этом, тем больше утверждаюсь в мысли, что управление Неаполем чревато будет бесконечными трудностями и потребует всех знаний, всех душевных сил и всей твердости. Хотя в недавнем прошлом неаполитанцы были, по видимости, народом послушным, все же нынешняя взаимная ненависть, личные страсти, страхи преступников, узревших себя разоблаченными, — все это сделает управление ужасающе трудным; но дарования Вашего преосвященства все преодолеют.

Позвольте же повторить, что я пламенно желаю видеть Неаполь взятым и все дела с замком Сант 'Эльмо и французским комендантом поконченными. Но помните: никаких договоров с нашими мятежными вассалами! Король в великой милости своей и доброте простит им или облегчит их участь; но вести переговоры с преступными бунтовщиками, кои находятся в агонии и могут ныне причинить нам не более зла, чем мышь, попавшая в ловушку, — нет, нет, ни за что на свете! Я согласилась бы, я готова была бы их простить, если бы того потребовало благо государства, но толковать на равных основаниях с этими трусливыми подлецами — никогда!

Таково мое скромное суждение, и я, по обыкновению, представляю его на суд Вашего светлого ума.

Впрочем, пусть не сомневается Ваше преосвященство в живейшей моей признательности за все, чем мы Вам обязаны, и если порою мнения наши расходятся по части снисхождения, которое Вы полагаете полезным, я же почитаю пагубным, то от этого не тускнеет вечная моя благодарность за великие заслуги Вашего преосвященства, и, по моему суждению, самой великой и самой трудной Вашей службой будет наведение порядка в Неаполе: она увенчает огромные труды Ваши, уже на три четверти исполненные и близящиеся к славному завершению.

Заключая мое письмо, прошу Ваше преосвященство не оставлять нас в неведении в сии тревожные и решительные часы; Вам должно быть понятно, с каким волнением ждем мы вестей от Вас.

Снова и снова заверяю Вас в глубокой и вечной благодарности Вашего признательного и преданного друга

Каролины».

Приведенные два письма следует дополнить внимательным изучением того послания короля от 1 мая, которое мы поместили в прологе к нашей книге. Из упомянутого письма читатели увидят, что августейшие супруги, столь редко сходившиеся во мнениях, все же проявляли полное единодушие по одному вопросу: о том, чтобы неукоснительно преследовать своею местью мятежников и ни под каким предлогом не давать им пощады.

С другой стороны, очевидно — и мы с удовлетворением отмечаем это вопреки утвердившимся представлениям историков, — что указания королевской четы насчет самых жестоких мер расправы с побежденными являются ответом на письма кардинала Руффо, в которых он советует проявить милосердие.

Поэтому мы просто еще раз покажем читателям распоряжение короля, адресованные кардиналу, относительно различных категорий преступников, а также перечисления тех мер наказания, которые по королевскому желанию должны к ним быть применены:

«К смерти:

всех, кто состоял во временном правительстве;

всех, кто состоял в исполнительной и законодательной комиссиях Неаполя;

всех членов военной комиссии и чинов созданной республиканцами полиции;

всех, кто состоял в патриотических муниципалитетах, или, короче говоря, всех, кто исполнял какие бы то ни было поручения Партенопейской республики или французов, в особенности тех, кто состоял в комиссии по расследованию казнокрадства, якобы совершенного мной и моим правительством;

всех офицеров, состоявших на моей службе и перешедших на службу к так называемой Республике или к французам; само собой разумеется, что тех из этих офицеров, которые взяты в то время, как они с оружием в руках сражались против моих войск либо войск моих союзников, надлежит расстрелять без суда в двадцать четыре часа, равно как и любых баронов, если они оказывали вооруженное сопротивление моему возвращению;

всех, кто создавал республиканские газеты или выпускал воззвания либо другие сочинения с целью подстрекнуть мой народ к мятежу и распространить в обществе идеи нового правительства, в особенности же некоего Винченцо Куоко.

Я также желаю, чтобы была арестована некая Луиза Молина Сан Феличе, раскрывшая противореволюционный заговор, составленный роялистами, во главе которых стояли отец и сын Беккеры.