Сан Мариона

- Эа говорит, что нельзя подчинить народ ни верой, ни насилием. Это не нравится персам... Но запомни, Геро, только глупцы или лизоблюды могут называть его сумасшедшим! - брови отца почти сошлись на переносице. - И мне непонятно многое, что он говорит, но когда у меня появляется желание высказаться, а рядом нет ни единой живой души... так бывает по ночам в карауле, я всегда мысленно представляю Эа и разговариваю с ним. Он добрый и правдивый человек. Многие его слова запали мне в душу...

Чтобы обойти Дербент, следуя вдоль городских стен, потребуется полдня, но чтобы обойти торговую площадь, во много раз меньшую, времени понадобится гораздо больше, ибо какое другое удовольствие сравнимо с удовольствием от развлечения. В торговых рядах есть на чем задержаться взгляду. Особенно в дни прихода караванов, когда на площади царит изобилие, манящее многих, как сладкое византийское вино.

По пути на торговую площадь Геро свернул к бывшей христианской церкви, которая во время распрей иудеев и христиан была разграблена и осквернена ночью неизвестными лицами. Раньше здесь проводил по воскресеньям богослужения сам патриарх автокефальной Албании. Когда же в крепости обосновался гарнизон персов-зороастрийцев и многие албаны стали огнепоклонниками, персы попросили патриарха отдать им разрушенную церковь. Христиане уступили добровольно, ибо не было еще случая, чтобы сильный не взял у слабого то, что хотел взять.

Раньше здание имело форму креста, теперь было перестроено, стало прямоугольным, по фасаду поднялись колонны из белого камня, поддерживающие крышу портика, по заново оштукатуренным стенам чеканно вздымались пилястры; стены, пилястры, колонны сплошь покрывал орнамент, узоры не оставляли свободным ни одного локтя поверхности. В глубине портика пожилой уста-строитель [уста - мастер] с двумя подручными, стоя на подмостках, заканчивали вырезать по сырой еще штукатурке фигуру человека с лисицей, свернувшейся у его ног и державшей в пасти кисть винограда. Возле храма стояло несколько любопытных горожан: красота всегда привлекает. Новенькие резные створки двери, ведущей в здание, были широко распахнуты, из проема тянулся сизый дымок. Поднявшись по широким ступенькам, Геро заглянул вовнутрь - иноверцам вход туда запрещался, дабы они не оскверняли своим дыханием благоуханный воздух, очищенный огнем. Но в запретном как раз и заключен соблазн.

В храме было светло и дымно. В глубине тщательно подметенного помещения виднелось круглое возвышение-алтарь. На возвышении пылал костер. Пламя его горело ровно, без треска, жаркие языки поднимались высоко и смешивались с солнечным светом, льющимся в узкие, напоминающие бойницы, окна. Возле алтаря на коленях стояло несколько албан в белых ритуальных плащах. В поднятой руке каждый держал горящую очистительную ветку кедра. Возле каменного поставца, на котором лежала раскрытая книга, стоял высокий темнолицый жрец-атраван, но не читал, а громко говорил, обращаясь к коленопреклоненным албанам с проповедью, предназначенной для новичков.

...Уже удаляясь от храма, Геро вспомнил, что скоро должны состояться весенние моления в честь албанского бога Уркациллы. Кого леги и дарги на этот раз изберут распорядителем? Мысль промелькнула и забылась, и под впечатлением увиденного возникла другая: разве достойно изменять богам предков, как делают сейчас некоторые албаны, избирая в покровители наиболее почитаемого в Дербенте Мазду или же Иисуса Христа? Геро привык к тому, что великий Нишу незримо следит за ним, и, как любой человек, вынужденный ежедневно встречаться с людьми, исповедующими другие религии огнепоклонниками, христианами, молящимися Яхве или Тенгри-хану - понимал, что уважение к чужим богам - единственный выход в отношениях разноязыких соседей, и тем не менее он не мог представить себе на месте Уркациллы чужого бога. Неужели те албаны, что присутствовали сейчас в храме, не кривят душой? Как понять их? Неужели они все - плохие люди? От этих вопросов было тревожно.

Торговая площадь шумела, бурлила в пестроте лиц, одежд, говоров, напоминая морской прибой в момент, когда нахлынувшая на берег волна останавливает свой разбег, рассыпаясь в брызгах пены на множество клокочущих, шипящих водоворотов, струй.

Две стороны крытых столбчатых галерей - северная и южная - были отведены соответственно купцам, прибывшим с севера и юга; западная и восточная - наиболее именитым перекупщикам Дербента, среди которых непременно должен был быть и Обадий. Остальные - мелкие перекупщики, ремесленники, земледельцы - вынесшие на продажу свои товары, располагались прямо на площади, образуя длинные ряды.

В толпе заметно выделялись усатые молчаливые горцы в лохматых высоких папахах, стройные сирийцы с закутанными в белые покрывала головами и шеями, но с открытыми смуглыми лицами. Шныряли бойкие мальчишки из Нижнего города с кувшинами на плечах, погромыхивали глиняными кружками и звонко кричали:

- Холодная вода! Почти даром: кружка - медный дирхем!