Сан-Ремо-Драйв

— Я рисую! — сказал он и так нажал коричневым, что сломался грифель. Он поднял незаконченный рисунок, портрет, но в манере не Рембрандта, как я теперь понимаю, а — с вихрящимися линиями, нагромождением цветов и искаженными чертами модели — Сутина. — Видишь? Ты видишь? Вот ее очки! А это крестик на шее! Видишь? Это Мэри!

По дороге к начальной школе «Каньон» автобус останавливался на Сансете, и Бартону не разрешали ходить туда одному. Я ждал его на лужайке и отковыривал, кусок за куском, упругую кору пробкового дуба. Где ноябрьские дожди? Зной лился сквозь ветви и листья, и, казалось, они скукоживаются прямо на глазах. Сворачиваясь, каждый лист потрескивал, будто на него наступили ногой.

Барти вылетел из-под портика и понесся ко мне. В ту же секунду из-за угла дома появился огромный черный мужчина. Он был в тесных угольно-черных брюках и белой футболке, настолько мокрой от пота, что она сливалась с его кожей. Я с изумлением наблюдал, как он раскинул руки чуть ли не от одного столба до другого. Он был похож на знаменитый рисунок да Винчи с обнаженной фигурой или на черного Самсона, который схватится сейчас за колонны и обрушит на себя наш кирпичный дом.

Первые послевоенные годы мы занимались полсмены, так что возвращались домой к обеду. Все утро я отпрашивался из класса к питьевому фонтанчику в коридоре. Но стоило чуть-чуть утолить нестерпимую жажду — во рту и горле как будто образовался солончак, — как я снова поднимал руку и просил разрешения выйти. Эта напасть особенно озлела к полудню, на уроке географии. Что-то говорила Мэдлин, но я слышал ее краем уха. «Что, если бы глобус был воздушным шариком?» Речь шла о большом голубом глобусе, который стоял перед классом на деревянной подставке. «И выпускать из него воздух? Тогда Южная Америка попала бы точно в выемку Африки».

Мальчишки загалдели.

— Воздушный шарик! Она думает, Земля надута воздухом.

Мэдлин не отступалась.

— Это что, просто совпадение? Может, когда-то, давным-давно Земля была меньше. Или же континенты были вместе. А потом разошлись.

Тут поднялся такой свист, что учительница, миссис Стейтик, не могла его остановить.

Тем временем Роджер, живший неподалеку в каньоне, подсунул мне листок. На нем было изображено что-то вроде круглой корзины и концентрические круги. Я разглядывал ребус, поворачивал так и сяк.

— Сдаюсь.

Роджер схватил рисунок и помахал у меня перед носом.

— СОРТИР! — крикнул он. — Сор-тир! Дошло?

Вскочил Тим. Лицо у него было красное. Он показывал пальцем на Мэдлин.

— Дура! Тупая! Если бы по-твоему было, в Америке было бы полно нигеров!

Едва он это произнес, я вспомнил огромного негра у нас перед домом. Его предки не пришли в Америку по сухопутному мосту. Их привезли в цепях. И теперь он должен копаться в темном душном подвале под нашим домом. Неужели он там еще? Ему живется не лучше, чем рабу! На меня снова напала жажда. Но я не попросился к ледяному крантику. И уже не слушал, что было дальше на уроке — и на следующих. Только ждал, когда они кончатся. Мне надо было снова увидеть черного великана.

Автобус выпустил нас перед незастроенным участком на углу Сансета и Капри. Барти мешкал, жевал аптечный укроп, росший здесь лиловатыми пучками.

— Сделаешь мне одолжение? — спросил я Мэдлин, направляясь к Сан-Ремо. — Возьми к себе Барти поиграть, ладно?

Она кивнула. Я дождался перерыва в потоке машин и рысью пересек бульвар. На той стороне я остановился, сделал из ладоней рупор и крикнул:

— Я не смеялся над твоей идеей! Она правильная! Вот почему все люди — братья!

Потом я побежал. Сердце стучало в груди. Школьная сумка и острые углы учебников били по ребрам. Задолго до нашего угла я стал прислушиваться: когда раздадутся удары молотка по трубе, скрип ножовки? Но дом молчал. Я побежал по лужайке, где садовник-японец на коленях подстригал живую изгородь. Щелк-щелк — не эти звуки я надеялся услышать. Я вбежал в дом, в столовую, ворвался в кухню. Там была Лотта и Мэри, обрезали цветы в раковине.

— Вода! — крикнул я. — Вода пошла?

— Шла полчаса назад, — ответила мать. — Что за беспардонность. Посмотри, какие круги у меня под глазами. Не давали спать своим грохотом. Неужели надо начинать с рассветом? Слава Богу, хоть сейчас затихли.

Я ужаснулся.

— Что значит «затихли»? Они умерли? От жары?

Лотта посмотрела на меня поверх пучка гладиолусов.

— Нет, нет. — Она засмеялась. — Живы-здоровы. Где Бартон? Он не с тобой? И где поцелуй, мой большой мальчик?

Мэри показала на мое место за столом — там уже стояла тарелка с приборами.

— Садись-ка давай. Я приготовила тебе тунца.

Я не сел. Не поцеловал мать. Я бросил сумку и по коридору выбежал на дорожку, туда, где она закруглялась в углу дома. «Паккарда» на месте не было, это значило, что Норман уехал на студию. Я обогнул крыло, из-за которого утром вышел негр. Там было отверстие вроде норы; оно вело в низкое подземелье. Не задумываясь, я нырнул под землю.