Санаторий «Седьмое небо»

…я почти достиг моего неба. Небо других я ни во что не ставлю и о нем не хлопочу.

Эмили Бронте «Грозовой перевал»

…я отметила про себя одну из возможностей, которое дает небо. У меня появилось право выбора, и я предпочла сохранить в сердце нашу семью целиком.

Элис Сиболд «Милые кости»

Кто видит в небе ангелов, не видит в небе птиц.

Ф.А. Искандер «Стоянка человека»

Хибла

Солнце, отражавшееся в больших и грустных глазах Чинчи, напоминало последний тлеющий уголек на груде золы в очаге – алая искорка на макушке горы Белалакаи, торчащей из пелены сиреневых облаков на горизонте. Хибла залюбовалась видом, забыв даже, что собиралась отругать упрямого ишака, вновь остановившегося посреди дороги. В глазах его, обычно темно-карих и непроницаемых, вдруг появилась глубина, и они стали в точности как две золотисто-рыжие горные долины внизу под обрывом. Когда-то давно у Хиблы тоже были такие глаза – в смысле, не как у осла, а изменчивые, преображающиеся при солнечном свете или в отблесках пламени, делаясь из темных янтарными. Тогда ее имя – Хибла – ей очень шло. На абхазском языке это значит «златоокая». Ее ныне покойный муж, Мшвагу, за глаза ее и полюбил – всегда говорил ей об этом. Даже в последние годы – будто не замечая, что их цвет давно поблек, как у побитой морозом травы. Он всегда называл ее «хучы» – маленькая. Муж был старше почти на три десятка лет, и сегодня ему бы исполнилось семьдесят девять – для абхазов не такой уж преклонный возраст. В поселке было много стариков, которым давно перевалило за сотню, и они перестали отсчитывать года. Поэтому, по абхазским меркам, Мшвагу был бы еще не стар. Но, наверное, так было угодно Богу, чтобы он, выросший в этих горах и способный пройти по краю пропасти с закрытыми глазами, оступился однажды и полетел вниз, нелепо болтая в воздухе руками и ногами и стремительно уменьшаясь прямо на глазах. Когда Хибла разглядела его распростертое на дне ущелья тело, оно показалось ей не больше швейной булавки. Она не спрыгнула тогда вслед за ним только из-за Энвера, их единственного сына, о котором оба мечтали долгие годы и не могли нарадоваться, когда он появился. Хибле тогда уже исполнилось тридцать, и она боялась, что Бог так и не пошлет им ребенка. Энвер родился слабым, и они с мужем по очереди носили его на руках, боясь оставить даже на секунду – им казалось, что родительские объятия помогают крохе бороться за жизнь, придают сил. Наверное, так оно и было, потому что Энвер креп день ото дня, и страх потерять его постепенно улетучился окончательно, уступив место безграничной радости, заполнившей их души. К десяти годам сын стал крепким и шустрым мальчуганом, не по годам сообразительным и очень храбрым. Весь пошел в отца. Голыми руками ловил ядовитых змей и умел скакать на лошади, стоя на ее спине и раскинув в стороны руки – как настоящий джигит.

Счастье, длившееся десять лет, внезапно закончилось с исчезновением сына. Хибле показалось, что дневной свет померк перед глазами в тот момент, когда двое мальчишек вихрем ворвались в ее жилище с воплями: «Чудовище утащило Энвера в пещеру!» Смысл их сбивчивого рассказа с трудом достиг ее сознания – оказалось, дети собирали дикий фундук в лесу, когда начался ливень, и в поисках укрытия наткнулись на пещеру, которую тут же решили исследовать. Энвер, как всегда самый первый в подобных делах, отправился вперед и вдруг закричал им, что кто-то схватил его. Мальчишки, конечно, убежали в страхе. Никто не осмелился броситься на помощь в глубь пещеры, затопленной непроглядным мраком, шепчущим, шуршащим и поскрипывающим голосами невидимых и наверняка недобрых существ.

Узнав о случившемся, Мшвагу вместе с другими мужчинами отправился на поиски сына и обследовал все пещеры и трещины в скалах в той местности, но тщетно. Энвер бесследно исчез.