«Сандал» пахнет порохом

Когда спустились сумерки, Парвиз накинул трофейный плащ, надел шлем и вновь отправился на вылазку. Он сразу обнаружил, что монгольская армия пришла в движение: ощетинившиеся копьями отряды двигались по дороге на вершину Аламута, низкорослые, но сильные, монгольские лошади с мохнатыми ногами, тащили катапульты и стенобитные машины. Внизу были усилены караулы: лагеря объезжали парные патрули, и их число заметно увеличилось. Но он сумел пробраться сквозь линию оцепления и направился к большой войлочной юрте, с привязанной рядом парой лошадей, где по его расчетам должен был располагаться штаб.

Он уже приблизился к цели, когда из юрты выскочил маленький желтолицый китаец в широком халате и похожей на треуголку шапке. Это мог быть камнеметчик, огнеметчик, или арбалетчик – завоеватели доставляли их из захваченной части Китая тысячами. Но, судя по тому, что он очень торопился, и держал в руках свернутую трубочкой бумагу, это был курьер. Они столкнулись лицом к лицу. В просторном монгольском плаще и шишаке, закрывающем щеки, Парвиз надеялся, что не будет привлекать внимания. Но он ошибся. Китаец что-то спросил напряженным тоном и поднял фонарь, в котором плавал в плошке с жиром тускло горящий фитиль. Ни шлем, ни плащ не помогли: узкие глаза округлились от удивления и страха, но вскрикнуть он не успел – помог кинжал, который пробил сердце китайца насквозь… Однако Парвизу стало совершенно ясно, что никакая маскировка не поможет ему смешаться с войсками и даже близко подойти к воротам крепости! Значит, надо воевать – одному против всей армии!

Наложив стрелу на тетиву лука, а две зажав в зубах, Парвиз ворвался в юрту. Там, в тусклом свете такого же фонаря, писарь-китаец что-то писал под диктовку толстого и важного монгола, в богатой одежде, с удобством развалившегося в кресле с высокой спинкой и подлокотниками. По обе стороны от него застыли в настороженных позах два охранника. Но настороженность была вызвана скорей раболепием перед начальником, чем готовностью отразить нападение противника. И дальнейшие события это подтвердили. Парвиз вскинул лук и пустил стрелу в сердце толстяка, тот вскрикнул и обмяк, но остался довольно ровно сидеть в кресле: очевидно, на близком расстоянии стрела пробила его насквозь и пригвоздила к спинке. Вторая стрела уложила охранника. Только тогда его напарник вышел из оцепенения и схватился за саблю, но успел вытащить ее только наполовину: третья стрела пробила ему горло.

Парвиз резко повернулся к писарю. Тот бросил заточенную тростинку на недописанный лист бумаги, и закрыл лицо руками. Ассасин неспешно вытащил саблю. На бумаге расплывалась клякса. Она портила весь вид каллиграфически написанного документа. Внезапная мысль удержала руку.

– Ты понимаешь по-арабски? – спросил он. Китайцы имели склонность к языкам и часто служили в монгольском войске переводчиками.

– Да, да, – убрав руки от лица, с надеждой закивал писарь.

– Тогда пиши то, что я тебе скажу!

Китаец послушно достал чистый лист бумаги, схватил тростинку, обмакнул ее в бронзовую чернильницу, преданно и внимательно уставился на Парвиза.

– Коменданту Мухаммаду… – начал диктовать тот.

Когда писарь закончил писать, присыпал текст песком, отряхнул и, с угодливой улыбкой, протянул письмо Парвизу, тот на миг задумался. Но только на миг. Теперь китаец знал то, чего никто посторонний знать не должен. И его сабля вроде сама собой сверкнула в воздухе. Теперь стопка бумаги на столе писаря была забрызгана красными кляксами. Но ассасин все равно взял с собой несколько листов.

Выйдя из юрты, Парвиз вскочил на одну из лошадей и неспешно поехал прочь от дороги на вершину. На этом направлении его никто не остановил.

* * *

Гора Миканит примыкала к горе Аламут, их разделяло только узкое ущелье, по дну которого бежала мелкая холодная речка. Монгольская лошадь, умело выбирая дорогу в темноте, довезла Парвиза до середины довольно крутого склона, может быть повезла бы и дальше, но в темноте провалилась копытом в какую-то нору и сломала ногу. Парвиз быстро перерезал ей горло, отрезал несколько волос из хвоста и дальше стал подниматься пешком. Ярко светила луна и звезды, но идти было тяжело, несколько раз он падал, но после короткого отдыха продолжал свой нелегкий путь.

К рассвету он добрался до вершины. И в первых лучах солнца обнаружил, что находится прямо напротив крепостной стены Аламута. Прикинул на глаз расстояние: около двухсот локтей – в пределах полета стрелы. Послюнил и поднял палец – ветра не было.

Письмо коменданту Парвиз обернул вокруг стрелы и накрепко примотал конским волосом. Еще к двум стрелам прикрепил чистые, в каплях крови, листы бумаги: пристрелка должна происходить в одинаковых условиях, а стрела с письмом может лететь не так, как без письма… Первый выстрел подтвердил его предусмотрительность: стрела полетела ниже обычного и, ударившись в каменную стену, упала в пропасть – то ли на большой дистанции сказалось изменение центра тяжести, то ли концы бумаги выбились из-под конского волоса и замедлили полет…