«Сандал» пахнет порохом

– Я помню, – ответил Максуд.

Три дня назад, в местах, определенных Исмаилом, его подчиненные поставили в десяти минутах ходьбы на подступах к лагерю с разных сторон: четыре «ОЗМ-72»[27] на растяжках, и шесть ПМНок[28]. Поэтому для охраны базы в светлое время суток амир решил ограничиться выставлением у тропы со стороны села одного наблюдателя. Да и полноценной базой это сложно назвать. Так – место дневки с одним общим шалашом. Даже землянку рыть не стали – смысла нет столько сил на жилье для краткосрочной акции тратить. Зимовать здесь они не собираются.

Исмаил, пригнувшись, зашел в крытый ветками шалаш, в полумраке прошел между рядов разложенных на подстилке из травы вдоль стен спальных мешков, большая часть из которых сейчас была занята спавшими, и подошел к своему месту. Покопавшись в рюкзаке, достал оттуда банку рыбных консервов, спрятал тетрадь и вышел.

Максуда с Зелимханом видно не было. Исмаил посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать их глазами…

– Гу-гух! – раздался взрыв совсем рядом, заставив амира присесть от неожиданности и выронить консервы из рук.

На его глазах шалаш разлетелся, как карточный домик под порывом ветра. Рассыпавшиеся ветви и жерди вспыхнули, из-под них струились клубы черного дыма. Крича от боли, пытались выбраться из-под горящих ветвей израненные и контуженные моджахеды.

– Гу-гух! – громыхнуло снова, и рядом с Исмаилом упала чья-то нога, обрызгав его кровью.

Выхватив «Стечкин», амир бросился прочь. Петляя между деревьями, Исмаил уверенно бежал в сторону села – схему минирования он помнил хорошо. За спиной к крикам и стонам добавились звуки автоматных очередей.

– Бзы-нн-нь! – хлестнула по ногам металлическая проволока растяжки…

«Здесь не должно ее быть!» – успел подумать амир, прежде чем стальной ролик – один из двух с половиной тысяч, вылетевших из подброшенной пороховым зарядом на метр вверх ОЗМки – пробил его череп насквозь и вонзился в дерево, оборвав все мысли вместе с жизнью.

Через пять минут все стихло. Лишь сырые ветви шалаша тихо потрескивали в пламени горящих под ними вещей моджахедов.

– Пойдем отсюда, – сказал Алха, глядя на пламя. – Там же боеприпасы под ветками остались, сейчас взрываться начнут и разлетаться во все стороны.

– Угу, – кивнул Аюб и, нажав тангенту рации, скомандовал: – Уходим!

Чечня, Ортсхой-Юрт, ноябрь 2004 г

Если судить о размерах республики по количеству упоминаний в средствах массовой информации, то можно подумать, что Чечня занимает не меньше половины всей территории России – столько событий выпало на ее долю с конца 1994 года. Тысячи погибших, раненных и пропавших без вести с обеих сторон, миллиарды рублей в денежном эквиваленте выпущенных за две войны снарядов и пуль, не поддающееся подсчету количество искалеченных судеб. Даже в самых отдаленных уголках России знают имена «прославившихся» терактами амиров и названия небольших чеченских селений, близ которых шли бои, погиб сосед, или остался без ноги брат. Реально же Чеченская Республика в три раза меньше Московской области, не удивительно, что расстояния между соседними селами здесь невелики и вполне преодолимы пешком. Для находящихся в лагерях моджахедов это порой самый безопасный способ передвижения. Как говорится – «короче дорога та, которую знаешь». А если знаешь короткую дорогу – еще лучше.

Джамалутдин знал самую короткую дорогу из лагеря Саббаха и всегда ходил домой только пешком. Переодевшись в черные потертые джинсы и черную болоньевую куртку с белыми полосами вдоль рукавов, он спустился с Мамутского предгорья к Ортсхой-Юрту и спокойно, как обычный мирный житель, вошел в село. Сразу за мостом его обогнал самосвал на базе «ГАЗ-53», груженный металлоломом выше бортов. В кабине, рядом с водителем, сидел старший брат – Умар. «По дороге шел, а попутный «металлист» его подобрал, – догадался Джамалутдин. – Значит, и его амир отпустил дома побыть». Умар был охранником в «гнезде» Саббаха, куда вход рядовым бойцам был закрыт, поэтому братья хоть и служили одному амиру, но виделись лишь дома, в тех редких случаях, когда совпадали дни их увольнительных.

Пока Джамалутдин дошел до дома, Умар успел уже умыться с дороги, и теперь сидел с отцом в зале за столом. Мать суетилась на кухне. Поздоровавшись с матерью, Джамалутдин прошел к мужчинам.

– Ас-саляму алейкум! – поздоровался он со старшими с порога.

– Ва-алейкум салам, сын! Проходи, садись с нами, – отец жестом пригласил к столу.

В это время зашла мать с подносом в руках, поставила на стол тарелки с горячими мясными манты и томатно-чесночным соусом, и, не сказав ни слова, вышла. Джамалутдин сел, и мужчины приступили к обеду. К удивлению младшего, старшие в этот раз ели молча. Сам же он не решался заговорить первым. Чувствовалась какая-то напряженность. Лишь когда тарелки опустели, и мать поменяла их на чашки ароматного чая и домашний сыр, заговорил Умар.

– Волла, не хотел я говорить об этом при отце, – сказал он. – Но, пусть лучше узнает от меня, чем от посторонних.

Джамалутдин напрягся.