Сандра (СИ)

— Ты с ума сошла?! — разъярился Герберт. — Мы не поможем ей! Я пытался, но девушке все хуже. Что за глупое упрямство!

Одичавшая женщина снова мотнула головой и склонилась над дочерью; слезы крупными каплями катились по ее высохшим щекам.

Плюнув себе под ноги, Лабаз рванулся к дверям, как вдруг тихий, едва слышный голос прошелестел откуда-то снизу:

— Лаэрт… не уходи…

Герберт Лабаз круто развернулся на каблуках и внимательно посмотрел на девушку, в беспамятстве свесившую голову с подушки. Ее глаза были закрыты, губы — закушены, а все лицо принимало такое мученическое выражение, что у Лабаза сжалось сердце. «Бедное дитя! Даже в бреду зовет этого слабака!..»

— Лаэрт! — снова жалобно позвала девушка. Герберт погладил ее плечо с нежным, отеческим чувством. Всхлипнув, она испуганно отпрянула в сторону и свернулась в клубочек.

Новоявленный отец пришел в отчаяние: что ему еще сделать? Чем загладить свою вину? Он совсем не хотел ее пугать, но Сандра будто даже сквозь бред, паря между прошлым и настоящим, чувствовала присутствие человека, который хотел ее похотливо использовать.

— Кого она зовет? — недоумевая, спросила Августа.

— Своего мужа, — процедил Герберт сквозь зубы. — Мужа, который ее недостоин…

— Мужа?! — несчастная мать растерянно обвела глазами комнату. — Какого еще мужа? Моя дочь еще очень молода, она не могла выйти замуж! Прошло лишь полгода, как она…

— Не знаю, как это произошло, но факт остается фактом: Александра замужем за Лаэртом Мильгреем, — выпалил Лабаз, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.

— Он плохой человек? — упавшим голосом пробормотала Августа.

— Плохой? Может быть. Не понимаю, зачем ему вообще понадобилось на ней жениться? Для того, чтобы потом среди ночи выгнать на улицу?.. Только Александра никогда не признается в этом. Она любит его, сильно любит.

— Герберт! Что ты такое говоришь?! — Августа замахала на него руками. — Моя дочь не могла никого полюбить, тем более такого негодяя! Я ведь столько раз говорила ей…

— Могла, — с горечью настоял на своем Лабаз. — Увы, твоя дочь такая же, как ты много лет назад: наивная, но в то же время своенравная…

Он долго молчал, прислушиваясь к тяжелому дыханию Сандры — здесь и к чьим-то шагам — на улице.

— Я приведу его! — вдруг решился Герберт. — Сандра зовет его: может, присутствие этого человека ей чем-то поможет… Хотя вряд ли Мильгрей согласится прийти сюда, да еще в моем сопровождении… Но я все равно попробую. Будь у него хоть капля совести, он придет.

С этими словами Герберт вышел, бросив на ходу:

— Если девчонке станет хуже — зови на помощь, не жди моего возвращения!

Августа прислушивалась к стихающим шагам в коридоре и не могла поверить, что все это происходит наяву. Она никогда не думала вновь оказаться в доме, где когда-то жила вместе со своими родителями…(А ведь она жила именно здесь до того, как поступить на злополучную службу к Лабазам!)

«Нет, Герберт не вернется, — уныло подумала женщина. — Это лишь предлог, чтобы уйти отсюда. Он сбежал — я слишком хорошо его знаю! Он не из таких, кто жертвует собой ради чьего-то блага!»

Герберт Лабаз словно переродился за сегодняшний день. Он сам уже не знал, чего от себя ожидать. Это походило на странный сон, увидев который, потом удивляешься целую неделю. В том злополучном постоялом доме — его дочь, а он сам идет — и даже не идет, а бежит сломя голову! — к человеку, которого прилюдно избил четыре дня назад! Что за бред? Иногда Герберт досадовал на самого себя, ему ведь следовало сразу отвезти Сандру в больницу, однако он почему-то был уверен, что, приведя Мильгрея, поможет бедной девушке.

52

— Так значит, она не пришла?

Жанни Лагерцин застыла посреди гостиной с бокалом крепкого пунша. Облаченная в тонкую гипюровую сорочку, которая едва прикрывала ее пышные прелести, она поставила полную ногу на стул и изогнулась в непристойной позе.

Лаэрт избегал смотреть на искусительницу. Его лицо — нежное и почти женственно-красивое, — выражало потерянность и отсутствие. Его глаза — грустные и задумчивые, — казалось, ничего не видели и были безразличны ко всему на свете; его тонкие губы сдвинулись в упрямую линию, и он весь, словно изнемогая под тяжестью собственного тела, прислонился к дверному косяку. Часы пробили семь вечера, и медный звон маятника еще долго дребезжал под высоким потолком.

— В последнее время ты какой-то странный, — томно произнесла Жанни, вороша рукой черные волосы. — То приходишь побитый, то свирепый, как собака… Это из-за той девчонки, из-за того, что не можешь получить развод?

— Да, — ответил он не сразу.

— Не понимаю, зачем ты вовсе на ней женился? Разве нельзя было по-другому? — продолжала допытываться она.

Его взгляд отрешенно скользнул по ее фигуре.

— По-моему, я уже объяснял тебе…

— И вот, она не пришла сегодня в девять, как вы договаривались, — улыбнулась женщина.

— Не пришла… — повторил он с таким видом, будто вел беседу сам с собой.

Жанни соскочила со стула и с легкостью, на какую только была способна в своем возрасте и комплекции, подбежала к молодому человеку.