Сандра (СИ)

Женщина в балахоне и грязно-сером платке, небрежно покрывающем ее седые волосы, ворвалась в комнату и вырвала бесчувственную девушку из рук незадачливого ловеласа… Впервые в жизни Герберт решительно не знал, что делать. «Моя репутация погибла, — мучительно подумал он. — Что я наделал? Баба сейчас поднимет шум!» Но то, что случилось дальше, вовсе заставило господина Лабаза схватиться за сердце…

Оттащив Сандру на кровать, странная особа пыталась привести ее в чувства: дула на лицо, хлопала по щекам — и при том не обращала никакого внимания на смятенного Лабаза, будто тот обратился в невидимку. Женщина была всецело поглощена состоянием несчастной девушки, и когда мужчина с виноватой улыбкой осторожно приблизился к ней, надеясь с помощью денег замять скандал (это единственное, что сгоряча пришло ему в голову), она взглянула на него с таким недоумением, что Герберт растерялся.

Женщина подозрительно рассматривала его лицо, будто оно показалось ей знакомым, а Лабаз даже не мог пошевелить рукой, чтобы извлечь деньги из своего бумажника и с тем удалиться. Этот жуткий взгляд пронизывал его насквозь! Что-то дрогнуло в чертах незнакомки, и Герберт увидел в них то ли испуг, то ли возмущение, но тут же явственно услышал, как чей-то голос четко произнес его имя, призывая к ответу:

— Герберт? Ты?..

Он попытался изобразить удивление, но ничего не вышло. Он увидел перед собой вовсе не незнакомку — морщины будто разгладились на печальном лице, и Герберт наконец узнал ее, узнал с неизведанным доселе испугом, как никогда ощутив собственную ничтожность…

Мужчина попятился к стене, судорожно ослабив ворот рубашки; затем перевел взгляд на лежащую на кровати девушку, и чудовищная догадка озарила его смятенные мысли.

— Не может быть! — прошептал Герберт, хватаясь за голову…

Скандала не произошло. Упреков тоже не последовало — видно, с годами притупляются даже самые глубокие обиды. Около кровати сидели двое одиноких, постаревших людей, не в силах заговорить и посмотреть друг на друга. Между ними лежала невесомая, словно пушинка, девушка, которая теперь объединяла их. Она до сих пор не пришла в себя, все усилия оставались тщетными.

Герберт Лабаз не пытался расспрашивать — ему и так все стало понятно без слов; не спешил умалить своих поступков — он не находил им оправдания; не просил прощения — он его не заслужил. Посмотрев на Сандру другими глазами, ему стало омерзительно вспоминать свою беспутную жизнь… Что он сделал по-настоящему хорошего за все долгие годы? Ничего. Заслужил ли он любовь своей жены и сына? Нет. Всю жизнь Герберт Лабаз метался между двух огней — между семьей и своими пристрастиями, а в итоге оказался у разбитого корыта. Быть может, одумайся он раньше, эта несчастная девочка, лежащая сейчас на кровати, преданно любила бы его, называла отцом… А так — впереди лишь старость, одиночество и пустота.

— Августа… — начал было Герберт, но даже звук собственного голоса испугал его. — Я и пальцем не тронул ее…

Женщина вздрогнула, поглядела на него пустыми глазами и вновь склонилась над дочерью.

— Тогда ты говорил, чтобы я никогда не возвращалась в город, — сказала она наконец. — Ты угрожал мне… И я все эти годы не решалась покинуть места своей ссылки, а сейчас приехала лишь для того, чтобы забрать Сандру. Ведь она здесь пропадет! Я предупреждала ее, отговаривала, но чем можно остановить горячую девчонку? Я ведь сама была такой… — Покачиваясь из стороны в сторону, грустно продолжала Августа. — Дочь не послушала меня — я не сержусь, только хочу забрать ее обратно… Мы ничего не сообщим твоей семье! Мы тихо уедем.

Она с опаской взглянула на него, и он стыдливо потупился. Как изменили годы эту женщину! От прежней гордой красавицы не осталось и следа, она полностью покорилась судьбе и теперь даже не пыталась чего-то требовать, как раньше. Герберт услышал ту заветную клятву молчания спустя почти два десятка лет, из уст совершенно другой женщины — постаревшей и поседевшей. Именно столько времени понадобилось, чтобы сломить ее мятежный дух.

— Что я могу для вас сделать? — спросил оробевший, дрожащий от волнения Герберт Лабаз. — Я могу поселить вас в каком-нибудь уютном местечке, вдали от суеты, могу обеспечить всем необходимым… — Он запнулся и в мыслях обругал сам себя. — В общем, я ничего не могу! Мне ведь сказали тогда, что ты умерла… да и ребенок тоже!