Сандро, не плачь!

...И вот я стою один посреди пустыни,

стотысячный раз повторяя, как заклинанье,

то имя, которое сам я тебе придумал,

единственное, известное только мне.

Дитя моё, моя мука, моё спасенье,

мой вымысел, наважденье, фата-моргана,

синичка в бездонном небе моей пустыни,

молю тебя, как о милости, - возвратись!

(О господи, сделай так, чтоб она вернулась,

о господи, сделай так, чтоб она вернулась,

о господи, сделай так, чтоб она вернулась,

ну что тебе стоит, господи, сделать так!)...

- О господи, сделай так, чтоб она вернулась, - пробормотал он почти бессознательно, не отдавая себе отчёта, - ну что тебе стоит, господи, сделать так...

И в этот миг в дверь гримёрной нетерпеливо забарабанили.

Белецкий, разумеется, не поверил в то, что это Галинка, ни на секунду. Это было слишком невероятно и слишком хорошо для того, чтобы обернуться реальностью. И всё-таки сердце взмыло ввысь вместе с моментально вспыхнувшей надеждой, а потом так же резко упало... "Разлука - вот какая штука: не ожидая ничего, мы вздрагиваем не от стука, а от надежды на него", вспомнились ему строки Окуджавы.

- Войдите, - откликнулся он, помедлив, чтобы справиться с дыханием. Не хотелось никого видеть, но отвертеться от общения всё равно не получится, раз уж пришли. Только бы не журналисты, пожалуйста, он совершенно не готов был общаться с представителями СМИ.

Дверь распахнулась, и в гримёрку, топая, как гиппопотамиха, ввалилась Хана Вайнштейн.

- Сашка! - заорала она в свойственном ей стиле - так, что со стен чуть не попадали висевшие там афиши. - Красавчик мой, дай-ка я тебя расцелую!!!

- Ханочка Львовна! - светлея лицом, откликнулся он с искренней улыбкой и вскочил, чтобы принять старуху в свои объятия. - Спасибо, что пришли...

Та стиснула артиста так, что у него все рёбра затрещали, и звучно и смачно расцеловала его в щёки.

Хана Львовна Вайнштейн была театральной легендой, великим гримёром. Через её руки прошло несколько поколений замечательных талантливых артистов - и заслуженных, и народных, но Белецкий был её безоговорочным любимчиком с самого первого дня своего появления в этом театре. Он тоже относился к ней трепетно и нежно, практически как к матери (или даже бабушке), всегда оставляя ей после каждого спектакля самый красивый из подаренных ему букетов - в знак благодарности и искреннего расположения.

Хана Львовна проработала здесь аж до своего шестидесятипятилетнего юбилея. Потом всё-таки пришлось уйти - руки стали не те, да и глаза тоже... Вот уже десять лет гримёрша отдыхала на пенсии, но слабость к театру и своим бывшим подопечным сохранила до сих пор. Артисты были ей всё равно, что дети, да и театр, который она любила всей душой, навсегда остался родным домом. Даже ещё роднее...

Руки у неё были золотые: Хана Львовна, понятия не имея о новомодном пластическом гриме, могла с помощью одной лишь гримёрной кисти превратить старуху в юную девушку - и наоборот; могла сделать из нищего - принца, а из красавца - чудовище. И, при всём этом, характер у гримёрши был не из лёгких. Она была циничной и пошлой особой, с весьма специфическим чувством юмора, поэтому далеко не у всех артистов, служивших в театре, складывались с ней тёплые отношения. Многие банально опасались попасть на её острый ядовитый язычок. Хана Львовна всегда рубила правду-матку сплеча и не боялась никого - даже самого главрежа, а вот тот малодушно побаивался гримёршу и, завидев издали её тучную фигуру, тут же старался скрыться, бурча себе под нос: "Старая ведьма..."

- Поздравляю с новой ролью, засранец! - продолжая душить Белецкого в объятиях, воскликнула Хана Львовна. - Ты был пр-р-росто великолепен, сукин ты сын! На месте этой потаскушки Анны я бы держалась за такого мужа руками и ногами, а не прыгала в койку к заморышу Вронскому...

- Какой у вас... непопулярный взгляд на классическую литературу, - улыбнулся он.

- Не более непопулярный, чем у вашего нового постановщика... Как его - Антон, что ли? - припомнила она, имея я виду Крапивина. - Дерзкий мальчик. С воображением, наглостью и очевидными задатками гениальности. Но вот актрису на роль Анны выбрал - просто курам на смех.

- А что не так с Настей? - без особого интереса спросил Белецкий. - По-моему, с ролью она справилась вполне...

- Да типаж, типаж у неё не тот! - всплеснула полными руками гримёрша. - Сиськи, жопа, губищи... это какая-то кухарка, а не Каренина! Ну, или не кухарка, - смягчилась она, - а гувернантка, с которой кобель Стива Облонский изменил своей глупой овечке Долли.