Сангвиний. Великий ангел (ЛП)

В дальнем конце зала стоял трон. Он пустовал. Его законный обладатель стоял у подножия ступеней, ведущих к нему, и совещался с небольшой группой помощников. Возможно, он поднимался на этот высокий пост только во время праздников или кризиса, готовый обратиться к собравшимся верующим с грозными заявлениями на манер древнего монарха. А возможно, он никогда им не пользовался. Я подозреваю, что последнее вероятнее, потому что все, что мне известно о его характере, говорит о том, что он ненавидел формальности и постоянно сомневался в своем праве на власть. И это часть его легенды, не так ли? Тот, кто неохотно принял атрибуты короля, предпочитая вместо этого общение с воинами.

Конечно странно, что подобные заявление о смирении только усиливало страх от его присутствия. Он стоял там, прямо передо мной. Мы шли в его присутствии, уверенно проталкиваясь мимо групп чиновников и командиров. В любой момент он мог повернуть эту безмятежную голову, устремить на меня этот пронзительный взгляд, и мы бы оказались на одном уровне, в одной комнате, и каким-то образом должны были бы разговаривать друг с другом.

Я постараюсь не быть банальным, описывая свои первые впечатления. Конечно же он оказался красив. Великолепен. Казалось, что он излучает свет, сияющий ореолом горящего золота, в то время как все остальное сверкало в мягком оранжевом фокусе. Его лицо было худощавым, но не чрезмерно. Его церемониальная броня была такой же изящной, как и все остальные доспехи в этом зале. Возможно, наставления Видеры сделали свое дело, и крылья не показались мне настолько отвлекающими, как я опасался. Они должны были стать чем-то единственным, на что бы я смотрел, но в том месте, в то время, они казались просто естественным компонентом убранства всей сцены, просто еще одним фрагментом его гения для создания захватывающего образа. Они не казались неестественными. Мутация — не было подходящим словом для них, скорее украшение.

К тому времени я уже почти не осознавал своих движений. Меня почти на автомате толкало к нему. Когда мы с Видерой приблизились, он наконец повернулся и посмотрел на меня. Я встретил его взгляд, и на долю секунды мне показалось, что какая-то огромная сила проникла в меня, готовая тщательно изучить меня на предмет всех секретов, которыми я обладаю, и я признался сразу во всем, без возражений, потому что какой смысл сопротивляться чему-то столь огромному и непобедимому?

— А, — произнес Сангвиний, когда я наконец подошел к нему. — Наш новый летописец. Как прошло ваше путешествие, сир Каутенья?

Его голос был таким, как вы и ожидали: мягким, контролируемым. Акцент был баалитским, как у Эрис, но с глубинными ритмами, которые я встречал у носителей терранского наречий, находящегося под угрозой исчезновения. У него было открытое выражение лица, и он стоял с той же бессознательной уверенностью, которую я раньше наблюдал у лучших танцоров. И у воинов тоже.

— Все прошло прекрасно, спасибо, милорд, — ответил я, поклонившись.

— Я читал вашу книгу, — произнес он.

Меня тут же охватила смесь радости и ужаса, которую я всегда испытывал, когда люди говорили мне об этом. Впрочем, мне не следовало удивляться — Видера рекомендовала меня, но решение принять меня оставалось за ним. Летописцы были влиятельными людьми, даже несмотря на то, что мы бы склонны забывать об этом. Мы представляли крестовый поход всему Империуму. Мы прославляли его и лишь иногда критиковали. Для многих флотов легионов, по крайней мере, более цивилизованных, имело значение, как их представляют.

— Вам понравилось? — спросил я.

— Оно подтвердило рекомендации Джудиты, — ответил он, кивнув в сторону Видеры. — У тебя талант к написанию пером. Хотя я понимаю, что это привело тебя к неприятностям. — Он бросил короткий взгляд на одного из космодесантников, стоявших рядом с ним, в золотой броне. — Мы на войне, не так ли, Азкаэллон? Истинной можно пожертвовать. А прямотой — тем более. Скажи мне, ожидал ли ты споров? Ты наслаждался ими?

Мне задавали этот вопрос много раз, и я, как правило, давал разные ответы, потому что действительно не мог вспомнить. Но в данном случае, казалось, было бы безумием быть настолько откровенным, насколько это возможно.

— Я относился к этому серьезно, — ответил я. — Идеал. Правдивость. Я думал, что это оправдывает то, что мы делаем.

— Война может быть жестокой.

— Да, может. Но есть законы, управляющие ей, иначе мы будет не лучше ксеносов, с которыми сражаемся.

— Значит, ты решил судить тех, кто выполняет работу, да? Ты когда-нибудь был солдатом?

— Если от судей начнут требовать, чтобы они приняли те профессии, что и у их обвиняемых, наши суды пустовали бы.

Сангвиний рассмеялся.

— Может показаться, что составить историю Крестового похода и назвать ее «Ложный Рассвет» весьма самонадеянно. Если только ты действительно не знаешь, о чем говоришь.

— Все, что я включил, было исследовано. У меня есть доказательства.

— Но это не имело большого значения, когда за тобой пришли цензоры.

— Если честно, проблема была не в них, — сказал я с сожалением. — Общественность оказалась хуже.