Санин

— Да… Ну, переловили, а пещеру забросили. Она завалилась, и теперь туда никто не ходит. Когда я был еще младенцем, я лазил туда. Там довольно интересно.

— Еще бы не интересно! — закричала Лида. — Виктор Сергеевич, пойдите туда… Вы храбрый!

У нее был странный тон, точно теперь, при людях и при свете, она хотела издеваться и мстить Зарудину за то странное и жуткое обаяние, которое производил он на нее вечером наедине.

— Зачем? — недоумевая, спросил Зарудин.

— Я пойду, — вызвался Юрий и покраснел, испугавшись, что подумают, будто он рисуется.

— Дело — хорошее! — одобрил Иванов.

— Может, и ты пойдешь? — спросил Новиков.

— Нет, я лучше тут посижу. Все засмеялись.

Лодка пристала к берегу, и черная дыра сквозила теперь над самой головой.

— Юрий, не делай, пожалуйста, глупостей, — приставала к брату Ляля. Ей-Богу, глупости!

— Конечно, глупости, — шутя соглашался Юрий. Семенов, передайте мне свечу. — А где я ее возьму?

— Да сзади вас, в корзине!

Семенов флегматично достал из корзины свечу.

— Вы в самом деле пойдете? — спросила одна из барышень, высокая, красивая, с полной грудью, девушка, которую Ляля называла Зиной и фамилия которой была Карсавина.

— Конечно, отчего же нет? — притворяясь равнодушным, возразил Юрий и сам припомнил, как таким же равнодушным старался он быть во время опасных партийных похождений. Это воспоминание почему-то было ему неприятно.

У входа в пещеру было сыро и темно. Санин заглянул туда и сказал: «Брр!»

Ему было смешно, что Юрий полезет в неприятное, опасное место потому только, что на него смотрят другие люди.

Юрий зажег свечу, стараясь не смотреть на других. Его уже мучила тайная мысль: не смешон ли он? Казалось, что как будто смешон, но в то же время как-то странно выходило, что не только не смешон, а удивителен, красив и возбуждает в женщинах то таинственное любопытство, которое так приятно и жутко. Он подождал, пока разгорится свеча, и, смеясь, чтобы обеспечить себя от насмешки, шагнул вперед и сразу утонул в темноте. Даже свеча как будто потухла. И всем стало действительно жутко за него и любопытно.

— Смотрите, Юрий Николаевич, — закричал Рязанцев, — там, бывает, волки прячутся!

— У меня револьвер! — глухо отозвался Юрий, и голос его из-под земли прозвучал как-то странно, точно мертвый.

Он осторожно пробирался вперед. Стены были низкие, неровные и сырые, как в большом погребе. Дно то поднималось, то опускалось, и раза два Юрий чуть было не сорвался в какие-то ямы. Он подумал, что лучше воротиться или сесть, посидеть, а потом сказать, что ходил далеко.

Вдруг сзади послышались шаги, скользящие по мокрой глине, и прерывистое дыхание. Кто-то шел за ним. Юрий поднял свечу выше головы.

— Зинаида Павловна! — удивленно вскрикнул он.

— Она самая! весело отозвалась Карсавина, подбирая платье, чтобы перескочить через яму.

Юрию было приятно, что это она, веселая, полная, красивая девушка. Он смотрел на нее блестящими глазами и улыбался.

— Ну идемте же дальше! — несколько смущенно предложила девушка.

Юрий послушно и легко пошел вперед, уже совсем не думая об опасности и старательно освещая дорогу только Карсавиной.

Стены пещеры, из коричневой сырой глины, то придвигались, точно с молчаливой угрозой, то отступали и давали дорогу. Местами вывалились целые груды камней и земли, а на месте их чернели глубокие впадины. Громада земли, нависшая над ними, казалась мертвой, и что-то страшное было в том, что она не валится, а висит неподвижно, поддерживаемая своим невидимым могучим законом. Потом все выходы сошлись в одну большую и мрачную пещеру с тяжелым воздухом.

Юрий обошел ее вокруг, ища выхода, и за ним ходили качающиеся тени и пятна света, глохшего во тьме. Но выходов было несколько и все завалены землей. В одном углу печально догнивали остатки деревянного помоста, напоминая вырытые из земли и брошенные доски старого сгнившего гроба.

— Мало любопытного! — сказал Юрий, невольно и сам не замечая того, понижая голос. Громада земли давила.

— А все-таки! — прошептала Карсавина, блестящими от огня глазами оглядываясь вокруг. Ей было жутко, и она бессознательно держалась ближе к Юрию, точно отыскивая у него защиты.

И Юрий это заметил, и это было ему приятно, вызывая какую-то умиленную нежность к красоте и слабости девушки.

— Точно заживо погребенные, — продолжала Карсавина, — кажется, крикни… никто не услышит!

— Наверное, — усмехнулся Юрий.

И у него вдруг закружилась голова. Он искоса посмотрел на высокую грудь, едва прикрытую тонкой малороссийской рубашкой, и круглые покатые плечи.

Мысль, что, в сущности, она у него в руках и никто не услышит, была так сильна и неожиданна, что на мгновение у него потемнело в глазах. Но сейчас же он овладел собою, потому что был искренне и непоколебимо убежден, что изнасиловать женщину — отвратительно, а для него, Юрия Сварожича, и совершенно немыслимо. И вместо того чтобы сделать то, чего ему в эту минуту захотелось больше жизни, от чего силой и страстью загорелось все его тело, Юрий сказал:

— Давайте попробуем.

Странная дрожь в его голосе испугала его, ему показалось, что Карсавина догадается.