Санин

- Зачем ее облагораживать? Это - раз. А второе то, что следовать этому нельзя... Ланде надо родиться. Христос был прекрасен, христиане - ничтожны.

Санин устал говорить и замолчал. Молчал и Соловейчик, молчало и все кругом и только, казалось, мерцающие вверху звезды ведут какой-то нескончаемый безмолвный разговор. Вдруг Соловейчик что-то зашептал, и шепот его был странен и жуток.

- Что такое? - вздрогнув, спросил Санин.

- Вы скажите мне, - забормотал Соловейчик, - вы мне скажите, что вы думаете... если человек не знает, куда ему идти, и все думает, все думает и все страдает, и все ему страшно и непонятно... может, тому человеку лучше умереть?

- Что ж, - нахмурившись в темноте, сказал Санин, ясно и остро понимая то, что невидимо тянулось к нему из темной души еврейчика, - пожалуй, лучше умереть. Нет смысла страдать, а жить вечно все равно никто не будет. Жить надо только тому, кто в самой жизни видит уже приятное. А страдающим - лучше умереть.

- Вот и я так себе думал! - с силой вскрикнул Соловейчик и вдруг цепко схватил Санина за руку.

Было совсем темно, и в сумраке лицо Соловейчика казалось белым, как у трупа, а глаза смотрели пустыми черными впадинами.

- Вы мертвый человек, - с невольной тревогой в душе сказал Санин, вставая, - и, пожалуй, мертвецу самое лучшее и вправду - могила... Прощайте...

Соловейчик как будто не слыхал и сидел неподвижно, как черная тень с мертвым белым лицом. Санин помолчал, подождал и тихо пошел. У калитки он остановился и прислушался. Все было тихо, и Соловейчик чуть-чуть чернел на крыльце, сливаясь с мраком. Неприятно томительное предчувствие заползло в сердце Санина.

"Все равно! - подумал он, - что так жить, что умереть... Да и не сегодня завтра".

Он быстро повернулся и, с визгом отворив калитку, вышел на улицу.

На дворе по-прежнему было тихо.

Когда Санин дошел до бульвара, вдали послышались тревожные странные звуки. Кто-то, гулко топоча ногами, быстро бежал во мраке ночи, не то причитая, не то плача на бегу. Санин остановился. Черная фигура родилась во мраке и все ближе, ближе бежала на не-то. И почему-то Санину опять стало жутко.

- Что такое? - громко спросил он.

Бегущий человек на минуту остановился, и Санин близко увидел испуганное глуповатое солдатское лицо.

- Что случилось? - тревожно крикнул он.

Но солдат что-то пробормотал и побежал дальше, гулко топоча ногами и не то причитывая, не то плача. Ночь и тишина поглотили его, как призрак.

"Да ведь это денщик Зарудина! - вспомнил Санин, и вдруг твердая красная мысль отчетливо и как-то кругло вылилась в мозгу: "Зарудин застрелился!.."

Легкий холод тронул виски Санина. С минуту он молча глядел в тусклое лицо ночи, и казалось, между тем загадочным и страшным, что было в ней, и им, высоким, сильным человеком, с твердым взглядом, произошла короткая и страшная, молчаливая борьба.

Город спал, белели тротуары, чернели деревья, тупо глядели темные окна, храня глухую тишину.

Вдруг Санин встряхнул головой, усмехнулся и посмотрел перед собой ясными глазами.

- Не я в этом виноват, - громко сказал он... - Одним больше, одним меньше!

И пошел вперед, высокою тенью чернея во мраке.

ХХХIII

Так скоро, как все узнается в маленьком городке, все узнали, что два человека в один и тот же вечер лишили себя жизни.

Юрию Сварожичу об этом сообщил Иванов, придя к нему днем, когда Юрий только что вернулся с урока и сел рисовать портрет Ляли. Она позировала в легкой светлой кофточке, с голой шейкой и просвечивающими розовыми руками. Солнце светило в комнату, золотыми искорками зажигало вокруг головки Ляли пушистые волосы, и она была такой молоденькой, чистенькой и веселой, точно золотая птичка.

- Здравствуйте, - сказал Иванов, входя и бросая шляпу на стул.

- А... Ну, что нового скажете? - спросил Юрий, приветливо улыбаясь.

Он был настроен довольно и радостно, и оттого, что, наконец, нашел урок и чувствовал себя уже не на шее у отца, а на собственных ногах, и от солнца, и от близости счастливой, хорошенькой Ляли.

- Много, - сказал Иванов с неопределенным выражением в серых глазах, один удавился, другой застрелился, а третьего черти взяли, чтоб не волочился!

- То есть? - удивился Юрий.

- - Третьего я уж от себя, для вящего эффекта, прибавил, а два точно... Сегодня ночью застрелился Зарудин, а сейчас, говорят, Соловейчик повесился... вот!

- Да не может быть! - вскрикнула Ляля, вскакивая, вся белая, розовая и золотая, с испуганными, но сияющими от любопытства глазами.

Юрий с удивлением и испугом поспешно положил палитру и подошел к Иванову.

- Вы не шутите?

- Какие уж тут шутки! - махнул рукой Иванов. Как и всегда, он старался придать себе философски-равнодушный вид, но заметно было, что ему и жутко, и неприятно.

- Отчего же он застрелился? Оттого, что его Санин ударил? А Санин знает? - наивно цепляясь за Иванова, захлебываясь, спрашивала Ляля.

- Очевидно, так... Санин знает еще с вечера, - отвечал Иванов.

- Что же он? - невольно спросил Юрий.

Иванов пожал плечами. Ему уже не раз приходилось спорить с Юрием о Санине, и он уже заранее раздражался.