Санитар

– Нет, не думал я ничего такого! – сказал Паша поспешно.

– А я как раз-таки сдрейфил, – легко признался Подбельский, глядя на него насмешливо. – Испугался, что пульнут в меня из-за деревьев.

И тут он Пашу переиграл. Ему бессмысленно лгать, он насквозь видит человека. А там, внутри у каждого, – ничего хорошего, если разобраться. И потому Подбельский людей презирает. Всех сразу. Скопом.

– Ты зачем лебезишь? – спросил Подбельский, вновь коньяк по стопкам разливая.

– Я не лебезю… не лебежу…

Паша окончательно смешался, поняв, как неприглядно выглядит со стороны. Подбельский к нему стопку с коньяком придвинул резким и чуть брезгливым, как Паше показалось, движением.

– Пей! – сказал.

И передразнил:

– "Не лебезю"!

Очень обидно было. Паша этой обидой умывался, и она ему лицо обжигала. Выпил коньяк залпом.

– Так коньяк не пьют, – сказал негромко Подбельский.

Под его взглядом все получалось невпопад. Он подавлял, показывал, кто ты есть на самом деле. Ничто. Ничтожество. Слизняк. Паша вдруг Дегтярева покойного вспомнил, и судорога по лицу прошла – так ему ужасно было сравнить себя с Дегтяревым. А ведь если разобраться, разницы между ними и нет никакой.

А Подбельский уже новую порцию коньяку налил.

– Медленно пей, – напомнил.

В глазах насмешка читалась. А теплоты во взгляде не было. Один холодный интерес. Паша и этот коньяк выпил залпом, посмотрел на Подбельского с вызовом.

– Да ты мне что-то сказать хочешь, по-моему, – сказал тот, слова растягивая. – А, дружок?

– Хочу! – сорвался Паша.

Ему надо было сдерживать себя, но он не мог – перед глазами Дегтярев стоял все время, лицо в слезах, слизняк, одним словом, и так страшно было оказаться на него похожим.

– Ладно, – кивнул Подбельский и опять в Пашину стопку из бутылки плеснул. – Выслушаем тебя с вниманием необыкновенным.

Сам он после первого раза уже не пил, только подливал Паше. Бутылку коньячную Подбельский в руке держал красиво очень – изящно и уверенно. Рука у него была сильная. Рука хозяина.

– Тебе не нравится, как я с тобой обхожусь, да? – спросил вдруг Подбельский.

– Да!

– Так ведь заслуживаешь.

– Не заслуживаю!

– Заслуживаешь, – повторил Подбельский твердо, разглядывая Пашу с холодным интересом.

– Нет!

Паша понял вдруг, что, если не изменит сейчас ничего, не сумеет за себя постоять, Подбельский его сломает. Навсегда слизняком сделает.

– Я не люблю, когда из меня шута делают, – сказал Паша, бешенством наполняясь.

Его злость душила, он уже и не контролировал себя.

– Я никогда и никому обид не прощаю!

– Надо же! – сказал с фальшивой почтительностью Подбельский. – Ну прямо как я!

– Я унижение ненавижу! – крикнул Паша.

Он так кричал, что даже слюной брызнул невольно на рукав Подбельского, и тот каплю смахнул быстрым осторожным движением, с Паши не спуская заинтересованного взгляда.

– Ая-яй! – сказал Подбельский. – Какой горячий! А? Огонь! Твои обидчики, наверное, очень жалеют после…

– Да!

Подбельский кивнул понимающе.

– Ты одариваешь их хорошими оплеухами, – сказал.

Паша чувствовал, как сердце колотится. Вот-вот выскочит.

– Виталий Викторович меня про жену как-то спрашивал, – сказал медленно и глухо. – Я развелся с ней, стервой. Потому что сволочью была.

– Мужской поступок, – одобрил Подбельский. – Ты ее примерно наказал.

– Она в другой город уехала, к родителям, – продолжал Паша, не обратив внимание на издевку в словах Подбельского. – А я за ней следом поехал – не сразу, конечно, а спустя полгода после развода – и убил. И ее убил, и ее родителей.

Сказал – и только теперь глаза на Подбельского поднял. В них не читалось ничего. Абсолютно.

– Это ты так крутизну свою показать хочешь, – сказал Подбельский после долгой паузы. – Но меня этим не проймешь. Я байкам не верю.

– А я никому ничего доказывать не хочу, – произнес Паша. – В этом-то вся и штука.

Сам себе налил коньяку из бутылки и выпил залпом.

– Не верите, да? – спросил.

– Тройное убийство! И чтобы ты после этого на свободе ходил?

Подбельский руками развел, давая понять, что и так все ясно – блеф, мол, о чем же здесь говорить.

– Дураком не надо быть, – сказал Паша назидательно. – Я ведь не сразу к ней поехал. Время выждал. В квартиру зашел так, что меня никто посторонний не видел. И всех троих убил.

Напряжение его уже оставляло, апатия обволакивала. Очень хотелось спать, и Паша с трудом удерживался на границе между явью и сном.

– Зачем же убил? – полюбопытствовал Подбельский.

– Я обиду не прощаю.

– Никому?

– Никому.

Подбельский на Пашу взглянул испытующе:

– А ведь я тебя в милицию сдам, дружок.

– Не сдадите, – отозвался Паша спокойно.

– Разве? – удивился Подбельский.

– Да.

Паша головой тряхнул, сон отгоняя прочь.

– Я ведь здесь кое-что тоже слышал, – произнес он с расстановкой.

Угрозы в голосе не было нисколько. Просто ставил человека в известность – и все.

– И получается, по большому счету, так, что мы с вами в чем-то похожи, Дмитрий Николаевич.