Санитарная рубка

— Все я понимаю, я парнишка смышленый. Ты не вибрируй, Сергей Сергеич, будет тебе дудка, будет и свисток. В самое ближайшее время доставлю.

Караваев рывком поднялся со скамейки, подошел к самому обрыву, долго стоял, не оборачиваясь и не шевелясь, будто вкопанный, и вдруг заорал в полную ширину глотки:

— А пошли все на…!

И еще два раза проорал то же самое. Эхо ему глухо отзывалось, разборчиво возвращая короткое последнее слово. Караваев повернулся, довольный, ловко, с размаху, пнул сухую сосновую шишку узким носком блестящего ботинка и хлопнул себя по коленям, будто собирался пуститься в пляс. Но не пустился. Быстро подошел к скамейке, отхлебнул коньяка, вытер губы ладонью и со смехом выговорил:

— Вот и счастливый, как на бабе кончил! Не обращай внимания, это у меня вместо физзарядки. Ну, что, пошли на веселуху, а то опоздаем, останемся без закуски.

И первым, не дожидаясь Астахова, направился к крайнему домику, в котором был зал приемов.

Там уже собирались гости. За столы пока не рассаживались, стояли кучками, разговаривали, вновь прибывшие здоровались, обнимались, вспыхивал смех, на небольшой сцене, где на стойках стояли два микрофона, сидел ансамбль скрипачей из местной филармонии, и зал наполняла негромкая музыка, которая как нельзя лучше подходила к бревенчатым стенам, к накрытым уже круглым столикам, к большущим букетам и ко всем нарядным людям, собиравшимся здесь, чтобы поздравить с днем рождения Бориса Юльевича. Сосновского. Сам именинник еще не появился, видимо, запаздывал, но торжество, по заранее составленному сценарию уже началось, и милые девушки-официантки в одинаковых юбочках и кофточках начали разносить на подносах бокалы с шампанским.

«Гости съезжались на дачу…» — вспомнилось Астахову, и он поймал себя на горячем желании поскорее отсюда исчезнуть. Жаль было терять целый вечер, не хотелось слушать речи и поздравления, даже нежные голоса скрипок почему-то раздражали. Уже собрался выйти на улицу, но было поздно — вереницей, увидев его, потянулись знакомые, и с каждым надо было поздороваться, что-то сказать, необязательное, но любезное, одним словом — присутствовать.

И он присутствовал, пока не приехал Сосновский.

Дальше праздник покатился по накатанной колее, ровно и неспешно: двое ведущих, опять же из местной филармонии, вышли к микрофонам, произнесли заранее написанные тексты и начали предоставлять слово гостям, зазвучали тосты, и в зале стало шумно. Звенели бокалы и рюмки, звякали вилки и ножи, за каждым столиком завязывались свои разговоры, и очередных поздравителей, выходивших на сцену к микрофонам, уже мало кто слушал.

Сам Сосновский, соблюдая приличие, всякий раз поднимался из-за своего столика, чтобы выслушать очередное поздравление, благодарил, прикладывая руку к сердцу, и тоскливо ждал, когда эти бесконечные поздравления закончатся и можно будет спокойно выпить и хорошенько поесть. А после этого еще и спеть. В студенческие годы он солировал в университетском вокально-инструментальном ансамбле, который исполнял на маевках патриотические песни, а на студенческих вечерах еще с большим энтузиазмом озвучивал бешено популярных тогда битлов, солировал, надо сказать, совсем неплохо, даже имел своих поклонниц, но со временем ансамбль оставил, а вспомнить пришлось, когда начались выборы. Оказалось, что поющий кандидат в депутаты — это совсем иное, чем кандидат только говорящий. Теперь, на посту главы, Сосновский пение не забросил и, когда выдавался подходящий случай, всегда брал микрофон — ему нравился собственный голос и нравилось, как он поет.

Наконец-то речи закончились. Громче зазвенели бокалы и рюмки, в зале прибавилось общего шума, и ведущие, выждав паузу, пригласили Сосновского на сцену. Гости громко зааплодировали, заголосили: «Просим! Просим!» Он бодро поднялся из-за столика, пошел на сцену, а скрипичный ансамбль, уже хорошо зная, что нужно играть, грянул: «Вечный покой сердце вряд ли обрадует…»

И никто, кроме Астахова, не заметил, что на пороге зала приемов появилась Наталья Ивановна — растрепанная, с перепуганным лицом, она прижимала к груди цветной пакет и растерянно крутила головой во все стороны, желая кого-то отыскать среди гостей. Астахов сразу догадался — по его душу. И по делу совсем не пустячному, произошло что-то серьезное, иначе бы Наталья не прилетела сюда с выпученными глазами. Быстро подошел к ней, взял за локоть и вывел на улицу.

— Что случилось?

— Сергей Сергеевич, я даже не знаю… Я подарки разбирала, как Борис Юльевич велели, чего-то оставить, чего-то выкинуть… И вот… Я прямо не знаю… И непонятно, кто принес…

— Подожди, Наталья, спокойней. Внятно и четко — еще раз!

— Вот… — Наталья протянула ему цветной пакет, руки у нее вздрагивали. — Вот, я думала, что просто памятный адрес, а открыла… Да вы сами посмотрите…