Санитары

Напарники пересекли короткую часть зала после слесарки, не обращая внимания на привычное окружение. Почти все проемы между пилонами со стороны платформы давно были заложены кирпичом, сливаясь в сплошную стену. Темно-красный порфир облицовки пилонов чередовался с закопченными буро-красными или грязно-белыми стенами — в зависимости от того, какой кирпич удалось найти на перекрытие. Все пространство внутри платформы, тщательно распланированное на рабочие места, было заставлено многочисленными станками, верстаками и вспомогательным оборудованием. Многие рабочие места были оборудованы вытяжками, трубы от которых, сплетаясь с общей магистралью главного воздуховода, смонтированного под потолком, уходили в туннель. Но от копоти и вездесущей промышленной пыли, оседавших на любых поверхностях, въедаясь в кожу и одежду, все равно никуда не деться. Бауманка производила массу полезного и жизненно необходимого в условиях метро оборудования, и две трети суток здесь, на платформе, превращенной в огромный промышленный цех, всегда кипела серьезная и напряженная работа.

На платформе было пустынно и тихо, шаги двух человек гулко разносились по будто вымершему пространству — после окончания смены большая часть рабочих отправилась спать на Электрозаводскую. Там же до следующей смены остался и развозивший их мотовоз с пассажирскими прицепами.

Ночь в метро — понятие относительное, особенно если учесть, что освещение здесь всегда искусственное, а своды бетонных туннелей никогда не видели дневного света. Впрочем, биологический ритм человеческого существования, складывавшийся в течение тысячелетий эволюции на поверхности, не обманешь искусственным освещением, поэтому проще было сделать так, чтобы время суток и под землей соответствовало времени снаружи.

— Слушай, Димка, а давай сразу на пути? — Федор уцепил напарника за плечо, заставив остановиться на выходе из цеха и с сомнением поглядывая в сторону небольшого жилого сектора Бауманской, начинавшегося сразу от эскалатора. Там в основном жил руководящий состав Альянса, самые ценные технические работники и специалисты. Ну и многочисленная охрана, соответственно. Кому-то ж надо было защищать одну из богатейших стратегическими запасами сырья и материалов станцию. — Раньше двинем, раньше вернемся, верно? Как думаешь? У тебя ведь там оставалось что пожрать, в рюкзаке?

— Опять поссорились? — слабо улыбнулся Дима. Послушно свернув, он спрыгнул с края платформы на пути, глухо звякнув подкованными каблуками ботинок о шпалы, и зашагал в сторону блокпоста, расположенного на тридцатом метре от станции.

Даша Панова — миловидная двадцатисемилетняя женщина, заведовавшая пищевым хозяйством станции, давно приглядывала Федора в женихи, но тот все упирался, цепляясь за свою мужскую свободу, как утопающий за соломинку. Димка уже пару раз был свидетелем того, как после разговоров с Кротовым по душам Дарья, несмотря на добрый и отзывчивый характер, в сердцах хваталась за сковородку. После этого Федор обычно несколько дней предпочитал не показываться ей на глаза.

— Да не поссорился я… — хмыкнул напарник, — так, слегка не сошлись во мнениях. Видишь ли, пацан, в каждом возрасте свои прелести, а в молодости еще и чужие. — Он ухмыльнулся шире, покровительственно похлопав парня по плечу. — Не готов я к постоянным отношениям, понимаешь? Я вольный ветер. Нельзя меня запирать в четырех стенах, зачахну и иссохну. И при этом я страшно полигамный чертяка, а потому не хочу отягчать совесть нежданчиками на стороне. Я ведь если женюсь — то все, как кремень. Ни на одну юбку больше не гляну… Нет, вообще, гляну, конечно, — тут же, коротко хохотнув, поправился Федор. — Инстинкт есть инстинкт, он тут, в подкорке зашит, его матушка-природа тысячелетиями туда вколачивала, чтобы род человеческий не зачах. Такое одним усилием воли не искоренишь. Но нежданчиков уже точно не будет, слово даю.

— Смотри, как бы Дашка не зачахла и не иссохла, — грустно вздохнул Димка.

Цепь несчастий, сопровождавших его с самого рождения, заставила парня повзрослеть намного быстрее остальных сверстников, поэтому к семейным отношениям он всегда относился предельно серьезно. Впрочем, все дети, рожденные в метро, взрослеют рано. В условиях суровой подземной жизни, когда еда и вода наперечет, а любую одежду берегут, словно драгоценность, штопая до бесконечности, потому что новой взять почти неоткуда, когда рабочих рук постоянно не хватает, а каждый изготовленный патрон, каждое отремонтированное оружие — чья-то спасенная жизнь… У детей здесь почти нет детства. А игрушками нередко становятся детали станков, к которым их приставляют под присмотром наставников с малого возраста. Иначе нельзя.

— Да чего ей волноваться? — Федор беспечно отмахнулся, пытаясь под бравадой скрыть неуверенность. — Пока не знает, голове болеть не о чем.

— Я о том, что плюнет она на тебя и найдет другого.