Санки

Через пару дней я почувствовал себя лучше и меня выписали в школу. Накануне вечером в дверь кто-то постучал, мама открыла, а затем зашла ко мне и сказала: «Это к тебе!» Я удивился и даже не смог сразу представить, кто бы это мог быть. Я перебрал всех одноклассников и ребят из параллельного класса, пока натягивал штаны, но не угадал ни разу. В прихожей меня ожидал Ден. Он стоял словно огородное чучело – в куртке, что больше, чем его тело, на три размера, шапке, натянутой до глаз, и армейских ботинках, которыми он так быстро и четко отправил меня в больничный покой на целые две недели. От его вида переносица немного засвербела и по телу прокатилась неприятная дрожь. «Наверное, – подумал я, – Ден пришел извиниться за случившееся». В конце концов, мы дружили почти всю жизнь, а если быть точнее, то с первого класса. И даже однажды были очень близки, когда летом все ребята разъехались, а мы остались в городе вдвоем и все летние каникулы провели на стройке, в поле и в карьере. Я как-то раз даже спас Дена от смерти, схватив за руку в тот момент, когда пласт земли под ногами обвалился. Вытянул его за локти, хоть это было не в моих силах, но я смог, я бы не отпустил его, даже если бы пришлось полететь вниз вместе, потому что считал его другом.

– Надо поговорить, – без приветствия, сухо проговорил он, глядя из-под шапки.

– Пройдем в мою комнату! – сказал я воодушевленно.

«Предложу ему сыграть в карты или в карточки», – подумал я, и это оживило мое настроение.

– Нет! – четко проговорил он. – Выйдем на улицу.

– Хорошо, я только оденусь, – послушно согласившись, я набросил куртку, запрыгнул в валенки, и мы вышли. Свежий холодный воздух наполнил мои теплые легкие, в сумеречном свете снег казался серебристо-прозрачным, что придавало ему волшебный оттенок. Ветра не было, людей тоже, мы будто очутились в картине, написанной маслом.

Я выдохнул вверх длинную струю пара, Ден встал напротив, так близко, что на его носу оказались несколько маленьких круглых капель.

– Растрепал? – спросил он так же сухо.

Я отшатнулся назад и вновь почувствовал жжение в носу, вспомнив удар.

– Растрепал всем? – повторил он, провалившись в темноту своего огромного капюшона.

– Нет! – уверенно покачал я головой.

– А что сказал? – Ден сделал шаг вперед в мою сторону, и его лицо оказалось в зоне освещения фонаря, что возвышался над нами.

– Сказал, что ничего не помню, память отшибло, – я говорил несвязно, потому что смотрел на Дена, а моя душа холодела от ужаса.

Его глаза были совсем не такие, как обычно, они были старые, красные, морщинистые и отекшие. Это были глаза кухарки. Да-да – это они! Их ни с чем не перепутать, этот взгляд я знаю как никакой другой. По правой ноге спустилась теплая тонкая струйка, так осторожно, что, кажется, даже не задела штанину. Я замер от ужаса.

– Смотри мне – будешь болтать, вырву тебе язык и повешу на доску перед всем классом, чтобы знал, как распускать слухи, – звук прошипел из плотно закрытого рта Дена.

– Да, я понял, – судорожно произнес я так тихо, что даже сам себя не услышал.

Я не мог оторваться от его ужасного, мерзкого лица, оно было похоже на уродца, восставшего из могилы, или лепрекона, что живет в Ирландии. С каждой секундой он становился все страшнее и отвратительнее.

Ден толкнул меня, чтобы привести в чувства.

– Что ты понял? – он сдвинул брови, и его лицо вновь погрузилось в темноту, а голос стал прежний.

– Про твой язык, про свой язык, про класс, про доску… – бормотал я.

– Ты точно рехнулся после удара, тебе надо еще полежать дома! – покрутив пальцем у виска, он развернулся и скрылся в темноте. Еще некоторое время было слышно, как хрустит снег под его тяжелой походкой.

Я вернулся домой, тихо, как мышь, открыв дверь, чтобы не привлекать внимание, но мама уже ждала меня в проходе.

– Ты чего такой бледный? – тут же заметила она.