Санки

Помогла снять куртку и проводила в комнату. Мне очень хотелось, чтобы она поскорее ушла, дав возможность сменить мокрые штаны без всяких вопросов, но она как специально оставалась со мной до самой ночи, я лежал и терпел раздражительный зуд, неприятный запах мочи, унижение и страх. Слезы накатывались на глаза, но я держался, пытаясь делать вид, что засыпаю. Мама села на край кровати и стала читать мне книжку про пиратов, которую я очень любил в детстве, я знал ее наизусть, но каждый раз слушал с удовольствием и по-новому относился к героям и их действиям. Глаза мои поистине начали слипаться, все плохое отступило, и штаны, кажется, стали сухими. Вдруг почудился знакомый запах – я приоткрыл один глаз и увидел за маминым плечом санки. Они стояли на своем привычном месте и все так же безжалостно смотрели на меня. Вспомнился момент, как я подхватил веревку у школы, удивительное голубое небо, что было в тот день, слова Дена. Все это пронеслось в моей голове как вспышки яркого света, и я уже почти не слышал мамин голос. Страх снова охватил меня, словно морозный ветер, закрутил в своих объятиях и унес далеко-далеко. Я пытался придумать, что сказать маме, когда она обернется и увидит санки, устав от лжи и собственного бессилия, я заплакал, слезы беззвучно катились по щекам и утопали в подушке, я отвернулся на другой бок. «Лучше бы я умер в тот день», – проговорил мой внутренний голос. Мама замолчала, она тихонько встала, выключила свет и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Может, она не заметила их, а может, подумала, что это санки Дена, который заходил сегодня. Завтра я скажу, что ничего не помню: пока моя переносица заклеена пластырем, эти слова звучат из моих уст уверенно и правдоподобно.

Когда я проснулся, штаны были полностью сухие, но ужасно воняли, запах впитался даже в одеяло и простынь. Я быстро переоделся и, наклонившись к санкам, сказал:

– Куда же вас отвезти, а? Хоть бы намек или подсказку какую-нибудь дали, а то стоите тут молча, важные! Надоели вы мне, всю жизнь испортили, – говорил с ними, изливая душу и будучи уверенным в том, что они меня слышат. – Я не знаю, что с вами делать и что вам надо! Да, я поступил ужасно, когда схватился за веревку, ужасно, что похоронил в карьере, зарыв в снегу, но я, кажется, уже достаточно поплатился за это и сделал все, чтобы исправиться, – продолжал я причитать, пока шел по дороге к школе.

Я снова отвез их туда, так как никаких иных мыслей у меня не возникло, но в этот раз я не бросил веревку, а крепко-накрепко привязал ее к дверной ручке, накрутив столько узлов, что не развязать. Летом я научился делать морской узел, это умение очень пригодилось мне в тот день, санки были намертво привязаны к двери. «Кухарка приходит раньше всех, до открытия школы, стоило бы подождать ее для надежности», – решил я, засел в кусты и начал наблюдение.

Рассвет подбирался медленно и неуверенно, времени примерно 5:00–5:30 утра, ничего не видно. Кухарка приходит в 7:00, а может, и немного позже. Просидев некоторое время в засаде, я ужасно замерз, ноги онемели, пальцы рук стали нечувствительными, мороз обжег мое тело, слово синее пламя. Я решил размяться, вышел на дорогу и побежал вдоль школы, бег спас меня на какие-то доли секунды, пока я не увидел свет автомобильных фар сзади, затем послышался рев мотора. Я отпрыгнул в кювет и притаился, но было уже поздно, автомобиль остановился и озарил белоснежный полумрак красно-синим мигающим светом. Я пригнулся что было сил, максимально прижавшись к холодному мягкому снегу.

– Вылезай! – услышал я голос милиционера, что стоял прямо надо мной в синей спецодежде, зимней шапке и ботинках, как у Дена. Он светил на меня фонариком, пытаясь найти лицо, которое я спрятал вниз и закрыл варежками.

– Какой-то пацан, – сказал он напарнику, когда тот подошел.

– Тащи его в машину, отвезем в отделение, там разберемся.

– Эй, вылезай! – обратился ко мне первый. – А то хуже будет!

Я лежал без движения не потому, что хотел показаться незаконопослушным гражданином, а попросту не мог шевельнуться. В такие моменты я оказываюсь парализованным собственным внутренним пауком, что выстреливает ядом прямо в сердце и обездвиживает его.

– Упрямый какой! А ну, вылезай, тебе говорю, не то сейчас достану дубинку! – выкрикнул напарник и вытащил из чехла резиновый ствол.

Это было похоже на сцену из фильма, где гасконец неуклюже вынимает шпагу из ножен и протыкает соперника насквозь, просовывая шпагу между рукой и телом героя. Напарник, конечно, ничего не просовывал, он помахал палкой в воздухе и шагнул в мой кювет, провалившись по пояс.

– Доставай его! – подогревал первый с фонариком.

– Ты в своем уме? Сам доставай этого говнюка! – пытаясь вылезти, ругался напарник. – Дай мне руку!

– Давай я сам! – первый осторожно спустился и, протоптав себе небольшое отверстие в снегу, взял меня за капюшон. – Говнюк какой! – заглянул он мне в лицо.

Я зажмурился. Не потому, что хотел проигнорировать стража порядка, а попросту боялся увидеть глаза кухарки на лице сержанта.