Санки

– Васин! – сказал физрук. Я вздрогнул и ударился головой об стол, это отвлекло меня от мыслей о мочевом пузыре. Я уже приготовился вылезти и даже выставил одну ногу вперед, как физрук неожиданно продолжил: – Ох, и достал меня этот Васин, удрал с урока прямо у меня за спиной после полученного предупреждения…

Курятник подхватил волну негодования, словно только и ждал этого. Перебивая друг друга, они стали обсуждать меня и мою успеваемость за эту четверть, будто я единственный ученик в школе. И только один тонкий медлительный женский голос выступил в мою защиту:

– Может, он еще не выздоровел до конца, все же сотрясение мозга – серьезная травма.

– Товарищи, нужно поговорить с родителями, пусть они принимают меры и вообще занимаются воспитанием ребенка, в конце концов, сколько можно его жалеть!

«А вы меня прям жалеете не переставая, – думал я про себя, сдвинув брови. – Какой ужас ждет вас всех, когда вы обнаружите меня под столом!» – продолжал я злиться и в этот момент набрался смелости вылезти и сказать им всем правду. Правду о том, что я не такой, каким они меня считают, что единственный плохой поступок за всю мою жизнь – это то, что я, не подумав, как всегда советует папа, схватил веревку и побежал. А нужно было сказать «Нет!» – так четко и уверенно, что даже Ден не посмел бы мне возразить, пойти дождаться бэшек, построить крепость из снега, который в тот день был таким липким и податливым, словно выпал специально для игры. Нет мне никакого прощения за это, проклятые санки преследуют меня по ночам и не дают мне покоя. «А самое обидное, – закончил я мысль, – что всем остальным участникам преступления это просто сошло с рук, а нас ведь было четверо!» Мне стало жалко себя, и я передумал вылезать и рассказывать им правду, потому как знал, что в нее все равно никто не поверит, меня сочтут идиотом и высмеют перед всей школой, а после Ден еще раз разобьет мне лицо и голову. Мой мочевой пузырь снова забрал все внимание себе, терпеть было сложнее, я стискивал губы, корчил лицо, сжимал кулаки, а главное – не понимал, сколько еще придется ждать и как скоро меня обнаружат.

Кеды вальяжно, задрав мысок, расхаживали по учительской и тем самым раздражали меня еще больше, затем остановились, подпрыгнули и зависли в воздухе, сантиметрах так в тридцати от пола. «Нехорошо сидеть на столе задницей», – тут же подумал я, подсматривая за ними в щель между задней стенкой стола и ножкой. Физрук находился так близко от меня, что будто бы услышал мои мысли, он прервал свою льющуюся речь, прищурил глаза и посмотрел в мою сторону. Я зажмурился и стал ждать, но через некоторую паузу он продолжил, меня спасло его плохое зрение и привычка вешать очки на сетку для баскетбола. Я выдохнул скопившийся воздух в пол и прижался щекой к холодной деревянной внутренней стенке стола.

Звонок прозвенел словно колокол надежды, впервые я так радовался тому, что начался урок. Туфли торопливо, с полагающимся кудахтаньем засуетились и стали исчезать за ножкой шкафа, цоканье удалялось, растворяясь в общем шуме коридорной толкучки.