Санки

«Нужно бежать отсюда, пока не поздно, бежать и не оборачиваться», – говорил я себе, но ноги не слушались моей команды, они медленно продвигались вперед, прошли актовый зал, коридор, раздевалку. Все стены покрывала мокрая, вонючая плесень, живущая своей жизнью, она извергала густую слизь, что стекала со стен и двигалась вперед, словно подталкивая следовать за ней. Я шел по заброшенному лет сто назад зданию и не понимал, как это может быть, ведь еще вчера школа выглядела совсем иначе. Впереди показалась тусклая полоска света, я тут же выключил свой фонарик, свет горел в подсобном помещении, где наш завхоз хранил свой инвентарь и вообще проводил все рабочее время. Я подкрался и заглянул в узкую щель над нижней петлей, Петрович спал на длинной деревянной лавке, поджав ноги, обутые в валенки, и накрывшись грязной рабочей телогрейкой, которая вибрировала от храпа, когда он вдыхал сырой, влажный воздух. Мне стало жаль его, я подошел и заглянул ему в лицо, оно было серым и неприятным, раньше он выглядел намного лучше, наверно, еще не оправился после болезни. Храп на минуту затих, и я бесшумно удалился из его покоев, дождался, пока он снова захрапел, и, включив фонарь, пошел дальше. С потолка свисали большие капли, они с тяжестью отрывались и летели вниз, создавая красивую мелодию. Я вслушался и понял, что музыка доносится из кабинета на втором этаже, где стоит рояль. «Беги, беги, беги», – шептали ноты прямо мне в ухо, но я не мог, мне хотелось знать больше.

Лестница почти разрушилась, некоторые проемы обвалились, образовав метровые дыры, металлические перекладины, покрытые багровой ржавчиной, торчали в разные стороны, как после взрыва. Я осветил фонарным лучом дыру, через которую мне предстояло перепрыгнуть, оценил свои силы и нерешительно шагнул вперед. Я не славился успехами в прыжках в длину и хорошей физической подготовкой, что сильно омрачало мои шансы попасть на второй этаж, это что-то вроде испытания, которое мне предстояло пройти, я медлил, пытаясь найти предлог повернуть обратно, но все же находил в себе силы не отступать. Подумал о ключах и кабинете на третьем этаже, училке по музыке, ее глазах и поступке. Выдохнул. Выставил одну ногу вперед, вторую отвел назад, набрал в грудь воздух, зажал фонарик передними зубами, раскачался и что было сил прыгнул вверх. В полете я вспомнил, как позапрошлым летом мы бродили по заброшенной стройке, залезли на трубы, которые пролегали вдоль всего здания в паре метров от земли, и кто-то из ребят скомандовал: «Наперегонки!» Я уже не помню точно, кто это был, может, Ден, или Сашка, я дернул со всех сил, вырвавшись вперед, что со мной происходило крайне редко, почувствовав то самое мгновение победы, как тут же моя нога соскользнула с блестящей алюминиевой поверхности трубы и я упал, сломав руку в двух местах сразу, ночью был жар, а утром мой торс обернули в толстый неподвижный слой белого гипса, прибинтовав руку на два месяца. Я готов снова упасть и сломать даже обе руки, если взамен санки вернут мою жизнь обратно.

Я схватился за первую ступеньку обеими руками, ударившись подбородком и выронив изо рта фонарь. Мое тело наполовину свисало, я перехватился одной рукой выше, второй уцепился за торчащий железный прут, оставалось только подтянуться на локтях и занести колено. Это как раз то упражнение, за которое в прошлой четверти на итоговом уроке физрук влепил мне жирную двойку, сказав с привычной ему ухмылкой, что я похож на висящую из носа соплю, и ловко продемонстрировал подбрасывание своего тела вверх. «Вот так нужно уметь», – укорил он, оказавшись над перекладиной за долю секунды. Папа не ругал меня в тот день, а лишь сказал, что гораздо важнее накачать мозг, а накачать тело можно в любой момент при желании.

Но я не накачал и беспомощно висел, как сопля из носа, в полной темноте, руки устали и медленно поползли к краю, вниз полетели мелкие камушки, они беззвучно парили почти минуту и лишь потом отозвались глухим эхом так далеко, будто их бросили в глубокий, бездонный колодец.