Санькя

— Одни палачи отняли Россию у других палачей. И неизвестно еще, какие из палачей лучше. Нынешние тебя хотя бы в живых оставили.

— Это вообще неважный вопрос — кто бы оставил меня в живых, — начал раздражаться Саша. — Я готов жить при любой власти, если эта власть обеспечивает сохранность территории и воспроизведение населения. Нынешняя власть не обеспечивает. Вот и вся разница.

— Да здесь, в этой стране, кровь всегда текла непомерно и жутко, Саша, о чем ты говоришь, — развел руками Лева.

— Лева, отстаньте, — Саша неожиданно перешел на «вы», — «всегда текла», а бабы рожали и рожали, и народу ни разу меньше не становилось. Аккурат на всю страну хватало. — Саша сам удивился, откуда, из какого закоулка детства вылетело это нелепое «аккурат». — И вот теперь вдруг перестало хватать.

— Потому что рожать надоело! — всплеснул руками Лева. — Сколько можно кормить эту ненасытную «русскую идею» своими детьми!

— Только они и думают о русской идее, когда рожать не хотят.

— Саша, не злись, — улыбнулся Лева.

Саша не ответил. Он действительно злился. Сам не зная отчего. От того, что влез в этот спор.

В этот вечер они больше не разговаривали, по крайней мере, об «идеях», но на следующее утро, зацепившись за какую-то новость, из радиоточки прозвучавшую, начали разговор заново, фактически сначала.

Лева острил.

Он говорил, что Россия «теоретически — лошадь, а практически не везет», о том, что «там, где в России начинается совесть, — сразу вступает в силу история болезни», и еще много подобного.

— Нет, ты скажи, есть у вас идеология? — не унимался он. — Или вы просто валяете дурака, используя убогий словарный запас всего этого отребья красно-коричневого? — взывал Лева, немного смягчая улыбкой резкость своих слов.

— Во-первых, они не отребье, Лева, — без улыбки отвечал Саша. — Во-вторых… а во-вторых, никаких идеологий давно нет… В наше время идеологичны… инстинкты! Моторика! Интеллектуальное менторство устарело, исчезло безвозвратно.

— А как же твои красно-коричневые?

— Ни почва, ни честь, ни победа, ни справедливость — ничто из перечисленного не нуждается в идеологии, Лева! Любовь не нуждается в идеологии. Все, что есть в мире насущного, — все это не требует доказательств и обоснований. Сейчас насущно одно — передел страны, передел мира — в нашу пользу, потому что мы лучше. Для того чтобы творить мир, нужна власть — вот и все. Те, с кем мне славно брать, делить и приумножать власть, — мои братья. Мне выпало счастье знать людей, с которыми не западло умереть. Я мог бы прожить всю жизнь и не встретить их. А я встретил. И на этом все заканчивается.

— Но это анархизм какой-то, — сказал Лева, кажется, вполне довольный ответом Саши.

— Лева, мне просто не хочется тебя обижать, — Саша, до сих пор смотревший в потолок — так ему было легче думать и говорить, повернулся-таки к собеседнику. — Не хочется, но я скажу. Это не анархизм. Это — предельная ясность. Мне, Лева, предельно ясно, что мы — красно-коричневая партия. Мало того, Лева, вот тот «новый-хорошо-забытый-старый» народ, который ты наделил столькими прекрасными качествами, и трудолюбивый-де он, и добрый, он тоже самый что ни на есть «красно-коричневый». Ты его себе придумал, его нет. Он сам себе выбрал эту судьбу, и она ему, наверное, нравится.

— Ему нравится, что вся его история — это смена властью способов пыток? — здесь уже Лева стал злиться. — А когда он, этот народ, вконец звереет, он начинает «бить жидов».

— Ой, Лев, ну давай не будем об этом… Русские вообще не знают, кто такие евреи и что они существуют в природе. Еще десять лет назад один из тысячи знал, что Марк Бернес это, оказывается, еврей. И уж тем более Утесов. Антисемиты в России во все времена были либо хохлы… с фамилией, скажем, Гоголь, или, например, Чехов, или Булгаков… либо поляки, с фамилией Достоевский… На худой конец, какой-нибудь Лавлинский… Блок еще, голландец, как о нем говорили, тоже… А теперь еще Куняев, который, скорей, в татарву пошел родом… Остальные антисемиты в России — сами евреи И вообще мне это неинтересно.

— Так-таки евреи? — все-таки спросил Лева.

— В крайнем случае, сумасшедшие или неудачники, — миролюбиво согласился Саша.

— А если вся страна состоит из сумасшедших и неудачников? — не без ехидства поинтересовался Лева.

— Я не знаю, что это за страна… Среди евреев, к слову, неудачников меньше, чем среди русских, а сумасшедших больше.

Лева замолчал, насупясь, и дышал глубоко, через ноздри.

— Дело совершенно в другом, — сказал Саша, решив договорить, раз уж начал. — То, о чем мы заговорили, тема совершенно наносная, даже навязанная, — здесь Саша чуть не сказал «навязанная вами», — и о ней вообще надо забыть.

— И в чем же дело?