Санкт-Петербург. Автобиография

Все окна, все балконы, все возвышения были заняты публикой. На протяжении всего Невского глаз видел только процессию и медленно плывущую вперед черную массу. Поминутно то там, то здесь щелкают фотографические аппараты, вертят свои вертушки кинематографщики, снимая редкую процессию. Десятки бойких мальчишек, с риском быть задавленными толпой, сновали среди движущейся массы, предлагая последние портреты покойного.

День был ясный, солнечный, ласковый... Играла музыка... И этот прощальный привет умирающего лета и звуки траурного марша как-то еще больше усиливали грусть, рождали большую тоску души, бередили тяжелую рану сердца, нанесенную потерей близкого, дорогого человека...

У ворот Александро-Невской лавры процессию встретило духовенство лавры во главе с архимандритом. При пении прекрасного лаврского хора гроб был снят с катафалка и понесен на руках к могиле.

И в то время как тело покойного оканчивало свой земной путь, приближаясь к месту вечного упокоения, вверху послышалось характерное жужжание мотора. Все невольно подняли глаза и были поражены необычайным, величественным зрелищем. Там, вверху, на незначительной высоте, гордо плыл над кладбищем дирижабль «Кречет». Командир его подполковник Ковалевский прилетел отдать последний долг своему собрату, сломленному жизненной случайностью в борьбе за достижение идеала, в борьбе за так трудно дающуюся в руки тайну.

Победно царил этот воздушный корабль в свободной стихии и словно кричал оттуда многотысячной толпе, провожавшей покойного: «А все-таки она вертится! А все-таки мы победим!»

Этот красивый полет над гробом борца со стихией был самым ценным и самым дорогим венком на могилу безвременно погибшего талантливого авиатора.

Еще задолго до прибытия процессии в лавру масса народа на кладбище. Многие пришли туда с самого утра и ждали. И здесь, как и по пути следования, все занято, все усеяно народом. Могилы, кресты, заборы, прилегающие сараи – словом, все то, на что можно было встать или влезть, занято... Фотографы поместились на крыше сторожевой будки и ждут момента...

Но вот пришли... Принесли гроб... Поставили над могилой... Краткая лития и такое же краткое слово священнослужителя... Горнист играет сигнал. И под звуки выстрелов провожавшей команды и последнего «вечная память» гроб опускают в могилу... Обезумевшая от горя жена с криком отчаяния бросается к могиле и падает без чувств. Пауза... Долгая, мучительная пауза. Гроб не засыпают землей. Все чего-то ждут, хотя знают и видят ясно, что ждать нечего, что все кончено. Но ждут... ждут слова...

В жизни масс, как и в жизни отдельных людей, бывают моменты, когда молчание давит хуже самого горя, хуже обрушившегося несчастья. И тогда масса жаждет, чтобы нашелся человек, который бы нарушил за всех их это тяжелое молчание, который бы крикнул громко, во всеуслышание, о том горе, которое все они переживают, о слезах, которыми они плачут. Слезы успокаивают, крик, хотя на время, убивает боль. Они ждали.

Тяжелое молчание нарушил шлиссельбуржец Н. А. Морозов, прочитавший красивое, глубокое поэтическое стихотворение, посвященное им памяти покойного...

После него прочли стихотворения, посвященные памяти Льва Макаровича, сотрудник газеты «Копейка» В. Трофимов и студент Санкт-Петербургского университета. Один из студентов от имени воздухоплавательного кружка сказал краткую речь, и все закончилось.

Рабочие взялись за лопаты... Застучала земля о крышку гроба, и конец...

«Прощай, прости, Лев Макарович!..»

Уже могилу сровняли с землей, установили крест, усыпали цветами, а публика все стояла... не расходилась... ждала... Тяжело, больно, жаль было покинуть так скоро близкую, дорогую могилу.

На белом скромном кресте, поставленном на могиле, значилось: «Корабельный инженер капитан Л. М. Мациевич погиб при полете на аэроплане 24 сентября 1910 г.».

Летчика Мациевича хоронили как национального героя (до него столь же многолюдных похорон удостоились разве что И. С. Тургенев и Ф. М. Достоевский).

Что касается аэродрома, скаковое поле было не слишком пригодно для полетов, и потому в конце концов аэродром перенесли на Комендантское поле, «чрезвычайно удобное по своей величине и близости к Петербургу». В ту пору это поле сдавал в аренду от имени города комендант Петропавловской крепости; отсюда современное название «Комендантский аэродром».