Санкт-Петербург. Автобиография

Молча цареубийцы выслушивают оный. Чтение кончилось. Священнослужители подходят к преступникам и подносят им распятие. Старший священнослужитель благословляет их к новой жизни, священники уходят, прокурор передает заговорщиков палачу, стоявшему уже в красной рубахе. Они целуют друг друга, пред смертью. Озлобленные, они приготовляются к отходу в тот свет. Ни слова прощения, ни слово «прости» не сходит с их уст. Со смертью тела для них умирает и их дух, и другой – загробной – жизни для них не существует. <...>

Начинается казнь. Вся процедура продолжается четверть часа. Кибальчич первый. Секунда – и он безжизненно висит на петле в воздухе. Михайлова петля не выдержала, и она два раза обрывается. Дрожь проходит по телу присутствующих, но начальник генерал Дризен делает выговор палачу... Михайлов висит крепко.

Наконец все повешены. Полчаса висят их тела в воздухе и возвещают о том, что на земле называют правосудием. Ужасная картина – эти висячие тела, гонимые ветром туда и сюда!..

По веревке их спускают затем в гробы. Врач констатирует смерть. Гробы увозят на подготовленных для сего повозках.

Через месяц после убийства царя по решению городской думы на набережной канала была установлена на средства города временная часовня. В 1883 году по указу императора Александра III рядом с Михайловским садом начали строить «искупительный храм» – собор Воскресения Христова, более известный как Спас на Крови. В конкурсе на проект храма принимал участие Л. Н. Бенуа, брат известного художника А. Н. Бенуа; последний оставил воспоминания о покушении на Александра II и об увековечении памяти «царя-освободителя».

На месте преступления я побывал с мамой дня через два. Однако к самому месту, т. е. к перилам набережной Екатерининского канала, нельзя было подойти из-за толпы. Издали было видно, что на том месте, где взорвалась вторая, убившая государя бомба, выросла целая гора венков и цветов, а вокруг этой горы стояли часовые и никого не пропускали. Запомнилось, как брат Леонтий приехал с эскизом временной деревянной часовни на месте покушения и как папа делал свои замечания насчет этого рисунка, а брат наносил тут же поправки. Еще через день окончательный проект был готов, а дней через десять выросла на месте покушения и сама часовня, скромная, но изящная, построенная из непокрашенного дерева и увенчанная золоченой луковицей. Внутри часовни перила набережной, панель тротуара и мостовая, обагренные кровью государя, оставались нетронутыми, и их можно было видеть, подойдя к двери. Все нараставшая гора цветов теперь была расположена вокруг часовни, и тут же стоял стол для пожертвований на постройку храма на месте убиения царя-мученика – иначе убитого государя не называли. Рассказывали, что уже собраны баснословные суммы. Все рассказы носили тогда одинаковый характер – ужас перед совершившимся и абсолютное осуждение преступников-террористов, тогда как до того «нигилисты» были «почти в моде». Наступил период усиленных арестов, доносов, слежек, обысков... Мне лично делалось невыносимо больно, когда я себе представлял, какие муки должен был испытать государь, пока он не впал в беспамятство, и как-то особенно кошмарным представлялось то, что врачи «насильно пытались ему вернуть кровообращение!» Ужасно было жаль и кучера и казаков, которые были убиты взрывом, и особенно того мальчика-разносчика, который случайно тут же проходил со своей корзиной и также был убит. О самом же происшествии ходило несколько версий, но все сходились на том, что государь мог еще спастись, если бы после первого взрыва он, выйдя нетронутым из разрушенной кареты, не оставался бы на месте взрыва и не пожелал сам удостовериться, не пострадал ли кто из сопровождающих.