Читаем Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761 полностью

Эта проблема была отчасти признана властями в 1719 г., когда дворяне, владевшие менее чем сотней дворов, а также купцы среднего достатка были освобождены от принудительного переезда в Петербург108. Тем не менее переселение оставалось под контролем властей весь рассматриваемый период. В 1717 г. произвели перепись всех домов Петербурга и их обитателей, хотя в растущем городе с большой текучестью населения в некоторых районах трудно было собрать данные, фиксирующие число жителей на конкретный момент109. О.Г. Агеева приводит сенатский доклад, в котором перечисляются дворяне, не сумевшие перебраться в Петербург к 1723 г., и предлагается расследовать причины их отсутствия, включая заявления о болезни, поданные через Медицинскую канцелярию110. С отъездом двора ненадолго в Москву в 1724 г. по случаю коронации Екатерины I, а также на более длительный срок в краткое царствование юного Петра II, это переселение прерывалось. Однако триумфальный въезд Анны Ивановны в Санкт-Петербург в 1732 г. (он рассматривается в третьей главе) недвусмысленно продемонстрировал намерения властей и обозначил решительный сдвиг в этом процессе. Присутствие в городе двора и главных государственных учреждений убеждало в том, что дворянству необходимо переселяться в Петербург, несмотря на недовольство расходами и неудобствами. Это отразилось в начавшемся здесь в 1730-х гг. активном строительстве, которое мы рассмотрим ниже.

Если говорить о процессе заселения Петербурга, то в этом смысле город рос очень быстро, учитывая его скромное начало. Согласно сведениям, собранным Святейшим cинодом, город разросся с 40 тыс. жителей в 1725 г. до 70 тыс. в 1737 г.111 Сбор такой информации возлагался в этот период также на Полицмейстерскую канцелярию. Канцлер А.П. Бестужев-Рюмин приказал этому учреждению составлять сводки о городском населении, включая в них не только сведения о русском населении (постоянном или пришлом) и о военнослужащих, но также об иностранцах – неважно, дипломаты они, купцы или моряки. В своем ответе генерал-полицмейстер А.Д. Татищев сослался на многочисленные трудности в исполнении этого задания112. Затем он написал кабинет-секретарю Елизаветы, И.А. Черкасову, просьбу, чтобы Коллегия иностранных дел напрямую запросила необходимую информацию у иностранных дипломатических представителей113. В итоговом докладе приведена официальная численность жителей: 74 283 чел. (хотя к точности и достоверности подобных сведений за рассматриваемый период следует подходить с осторожностью)114. Для сравнения упомянем, что Иоганн Георги в своем знаменитом труде о Санкт-Петербурге, написанном в 1790-е гг., приводит цифру численности населения в 1750 г., равную 74 273 чел. (не считая детей)115. С тех пор население города, по-видимому, держалось примерно на том же уровне (хотя многие официальные отчеты сообщали о 120 тыс. жителей к началу царствования Екатерины II), так как в годы Семилетней войны в Петербурге сократилась численность военнослужащих116.

Для того чтобы представить себе масштаб роста Санкт-Петербурга на фоне других городов того времени, сравним его с некоторыми из них по состоянию на 1750 г. Несмотря на то, что крупнейшие европейские столицы все еще намного превосходили его (так, Лондон насчитывал 675 тыс. жителей, Париж – 576 тыс., Вена – 175 тыс.), он уже сравнялся со столицами соседних государств, в том числе со Стокгольмом (60 тыс. чел.), Копенгагеном (93 тыс.), Берлином (90 тыс.), Дрезденом (52 тыс.) и заметно перерос малые города-резиденции германских княжеств, например Брауншвейг (21 тыс.), Кассель (19 тыс.), Мангейм (20 тыс.), Вюрцбург (15 тыс.)117. Последние примеры важны в том отношении, что эти города формировались и развивались как резиденции правителей примерно в такой же краткий отрезок времени, как Санкт-Петербург. Настоящего расцвета в качестве крупного европейского города ему предстояло достичь уже в царствование Екатерины II, и в немалой степени – благодаря ее политике. Но важно подчеркнуть, что именно рассматриваемый нами период оказался решающим для становления Петербурга, причем не только потому, что в это время город формировался, но также и потому, что с окончательным перемещением сюда правительственных учреждений и их персонала была обеспечена преемственность его развития после смерти Петра I.

ПРИРОДНАЯ СРЕДА И ЕЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ
Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология