Санкта-Психо

Их обгоняет на большой скорости груженая фура. По обе стороны дороги – мерцающие огоньки хуторов. Вот и все признаки жизни. Вечер пятницы, холодно, люди прячутся по домам. Дорогу, само собой, никто не охраняет. Ее и днем-то никто не охраняет – на сотни километров ни одного полицейского.

– Вот мы и выехали из города, – с той же учительской интонацией произносит Рёссель. – Наедине с природой.

Ян не отвечает. Он ведет машину.

Через десять минут следует новый приказ:

– Сверни вон там.

Знак «Р». Стоянка. Площадка отдыха, освещенная двумя фонарями – один на въезде, другой на выезде. Пусто.

Ян сворачивает и тут же тормозит – хочет остаться поближе к кругу света от фонаря. Странно – Рёссель не протестует.

– Заглуши двигатель…

Ян послушно поворачивает ключ, и в уши ударяет неправдоподобная, магическая тишина. Он словно оглох.

Рёссель глубоко вздыхает:

– Наконец-то… наконец-то он исчез… Запах больницы исчез.

Исчез? Пахнет, как и раньше, – газ и бензин. Или какая-то зажигательная жидкость.

– Что произошло в больнице?

– В больнице был пожар. Как и намечалось, – усмехается он. – Я заранее натаскал в палату растворителя из художественной мастерской. Стащил зажигалку, вылил растворитель в коридоре и поджег.

Он отнял бритву от шеи Яна, и Ян решился на следующий вопрос:

– Ну и?..

– Хаос, естественно. Уже не учения, а настоящий пожар. Когда план не работает, всегда хаос. Я спокойно дошел до склада, там было открыто – входи на здоровье. Но в последнюю секунду план тоже поменялся… мне попытались помешать.

– Его звали Карл.

– Я знаю. Вряд ли ему теперь нужно имя.

А ведь Рёссель ни разу не назвал его по имени, мелькнула мысль. Ни разу.

– Запах исчез… В больнице пахнет одиночеством. Бесконечные коридоры одиночества. Как в монастыре… – Он вдруг наклонился к уху Яна: – А ты, приятель? Ты тоже одинок?

Пустая стоянка. Ян с трудом подавляет желание отрицательно помотать головой – лезвие слишком близко к шее.

– Иногда.

– Только иногда?

Собственно. Никто не вынуждает признания, но он отвечает, как есть:

– Нет, не иногда… Часто.

– Я так и думал. – Рёссель доволен ответом. – От тебя пахнет одиночеством.

Только не делать резких движений.

– Я ждал другого человека… ее зовут Рами. Алис Рами.

– Никакой Рами в больнице нет.

– Я знаю… она называет себя Бланкер. Мария Бланкер.

Рёссель раздраженно заворочался на заднем сиденье:

– Ты ничего не знаешь. Мария Бланкер – не Рами. Это ее сестра. И палата ее на третьем этаже.

– Сестра Рами?

– Я-то знаю все, – спокойно и уверенно сказал Рёссель у него за спиной. – Я слушаю, читаю письма, складываю простенькие пазлы… Я знаю все и про всех.

– Я писал Марии Бланкер. И она отвечала.

– Письма… это такая штука – никогда не знаешь, куда они попадут. Ты писал мне. Я платил Карлу… совсем немного, и он давал мне читать все письма. Все до единого, по выбору и без выбора. И я читал, читал, читал… А твое письмо отличалось от прочих, и мне стало любопытно. Так что я тебе ответил. Четвертый этаж, седьмое окно справа… Это моя палата. И ты подкинул мне этот приемничек и стал вызывать Белку. А я тебе отвечал. Да – выключу свет, нет – оставляю гореть. Помнишь?

Ян помнил.

Никакой Рами. Только Рёссель. Все время Рёссель.

Что он там написал, в этом письме? О чем нашептывал Ангелу?

Обо всем. Он-то думал, что говорит с Рами, и говорил обо всем. Так много чего было ей сказать…

– Значит, конец.

Ян беспредельно устал. На душе черная пустота. Но если он двинется с места, в шею вопьется бритва Рёсселя.

– Ничего подобного. Никакого конца. Самое начало. Все продолжается. – Рёссель внезапно опускает руку с бритвой. Лезвие исчезает из поля зрения, но он продолжает тихо, как будто говорит сам с собой: – Это чувство… пустая широкая дорога в ночи… чувство свободы. Пять лет вокруг меня были только стены и бетонная ограда. Пять лет… и все это позади. Я оставил все там.

Ян осторожно поворачивает голову:

– Все оставил там? И письма, которые тебе писали… их же, наверное, сотни. Тоже оставил?

– Само собой. Я же сказал – все.

– И письма Ханны Аронссон?

– Ханны… да. – Яну показалось, что Рёссель произнес это имя с удовольствием. – Тоже оставил. Ее ведь не было сегодня, правда? Она где-то еще?

Все ясно. Рёссель провел всех.

Он психопат. Он неспособен чувствовать вину, вспомнил Ян слова Лилиан. Единственное, что ему нужно, – всеобщее внимание.

Ян попытался представить Рёсселя в роли учителя. С этими мягкими, вкрадчивыми интонациями… наверное, его любили ученики. И не только ученики – он наверняка внушал доверие всем: прохожим на улицах, на дорогах, в кемпингах. Совершенно безобидный субъект.