Санкта-Психо

– Да… ночью умер один из больных.

– Что случилось?

– Точно не знаю… но, судя по всему, неожиданно.

Ян не задает больше вопросов. Продолжает играть с детьми в прятки и в «кто последний». Но мысли его далеко. Он думает о посланном вчера письме. Любовное послание… но и угроза: все тайное может стать явным.

А где живет Ларе Реттиг? Номер телефона? В телефонном справочнике его нет. Ян после работы идет в город. В «У Билла» тоже нет – «Богемос» сегодня не выступает.

Ну что ж… есть еще репетиционное помещение. Дверь закрыта, но вой электрогитар слышен даже на улице. И ритмичная дробь ударных. У Яна мгновенно испортилось настроение – он уже не нужен.

Ян постучал, но никто не открыл. Посильнее – никакой реакции. Затычки у них, что ли, в ушах?

Он толкнул дверь и просунул голову.

Музыка смолкла, и все четыре головы, как по команде, повернулись к нему.

– Привет, Ян, – после неловкого молчания произнес Ларе Реттиг.

– Привет, Ларе… надо бы поговорить.

– Само собой. Заходи.

– Нет… я имею в виду, нам с тобой.

Яну кажется, что все на него смотрят с подозрением. Музыканты словно замерли в движении, каждый со своим инструментом наготове. Ударника Карла он не знает. Или… нет, где-то он его уже видел.

– О’кей, – Реттиг кивнул. – Подожди немного, я сейчас.

Банда четырех. Наверное, не только Ларе, а все они, вся группа, – санитары в Санкта-Психо.

И тут же вспомнил, где видел Карла. Бойцовский питбуль с мощными челюстями и баллоном со слезоточивым газом на поясе. Это именно Карл принял у него Жозефин в комнате свиданий.

Карл мрачно смотрит в сторону двери. Ян отступает в тень, но охранник наверняка его уже заметил.

– Только у меня совсем мало времени, Ян. – Реттиг подошел к двери. – Всего несколько минут… Давай выйдем на улицу.

Они прошли по пустому тротуару с десяток метров, и Реттиг остановился:

– Можем поговорить здесь.

Яну всегда очень трудно задавать прямые вопросы – ему кажется, что он прижимает собеседника к стенке. Но он обязан спросить.

– Кто умер сегодня ночью?

Реттиг смотрит на него с удивлением.

– Кто сегодня умер? – переспрашивает он с ударением.

– Мы утром узнали, что в Патриции кто-то умер.

Реттиг кивает, но не сразу. Подумал сначала, как реагировать.

– Больной…

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Он писал письма?

Реттиг быстро оглядывается по сторонам:

– Об этом говорить не надо. – Он улыбается Яну, но улыбка получается неестественной.

Интересно, знает ли Реттиг, что он вложил в конверт свое письмо, адресованное Алис Рами. Вернее, женщине, про которую он думает, что она и есть Алис Рами. Может, и знает. Не исключено.

– Собственно, хотел я спросить вот что: почему эти письма так для тебя важны? Можешь рассказать?

Реттиг опускает глаза.

– Мой брат в тюрьме, – тихо говорит он после долгой паузы. – Сводный брат. Тумас.

– В больнице? В Санкта-Психо?

– Нет… в тюрьме. В Кумле. Восемь лет за особо дерзкое ограбление. И он ни о чем так не мечтает, как получать письма… много писем. Но большинство до него не доходит. Их перехватывают. И я не могу наладить с ним контакт, потому что тогда… тогда – прощай, работа. – Он глубоко вздохнул. – Так что я пытаюсь хоть что-то сделать для бедняг в Патриции.

Ян кивнул. Вполне правдоподобно.

– А тот, кто умер… – еще раз спрашивает он. – Он получал письма? Или писал?

– Нет… – устало произносит Реттиг. – Педофил на принудительном лечении, никаких связей, никаких друзей, никаких корреспондентов. У него остался только один настоящий друг… и знаешь, кто? Вернее, что? Он был уверен, что на плече у него вторая голова. Сам тихий и приветливый, а вот вторая голова – кошмар, да и только… Ясное дело, никто эту голову не видел, кроме него самого… Но парень клялся и божился, что не он, а его вторая голова вынуждает его кидаться на детишек. И за стенами Патриции у него никого не было. Даже адвокат отказался его навещать, так что он впал в депрессию. И чем дальше, тем хуже.

– И что он сделал?

– Рано утром у него случился припадок активности… и он – естественно, под руководством второй головы – проник в комнату, где нет решетки на окне. И выбросился на каменную веранду. С пятого этажа.

– Рано утром?

Реттиг уже повернулся, чтобы идти назад, но задержался на секунду:

– Мы нашли его в половине седьмого, но врач считает, что погиб он около четырех утра… В это время суток одиночество достает хуже всего, или как?

На этот вопрос у Яна ответа нет. Но чувствовал он себя очень скверно – будто именно он явился причиной самоубийства.

– Не знаю… – говорит он, – я в это время сплю.

26

Бетонная стена рядом с детским садом. Олицетворение безнадежности. Безнадежности и жестокости. Эта мысль посещает Яна каждый раз, когда он гуляет с детьми во дворе, поэтому он старается смотреть в другую сторону. В сторону ратуши.

Там кипит жизнь – подъезжают и отъезжают машины, дети бегут в школу, загораются и гаснут по вечерам окна… Тоже свой распорядок, как и в его подготовительной школе.