Тем временем Поребрик уже вышиб карабин из рук второго бойца, обалдевшего от подобной наглости, и отправил его в медленный, но не обещающий ничего хорошего полет в открытый зев соседней шахты.
Стас, видя, что теперь перевес на их стороне, рванул на помощь. Он, стараясь не взлетать слишком высоко, проскакал полтора десятка метров и с ходу врезался неуправляемым болидом в кучу охранников, колдовавших возле контрольного пульта. Двое из них отлетели к громоздкому генератору, а третий увернулся и завозился с застежкой кобуры на ремне скафандра.
– Иногда на морозе меч примерзает к ножнам, шкварка! – сумничал Поребрик, отправляя нерадивого молодчика в глубочайший нокаут.
– Лифт пошел! – крикнул Стас, наставляя ствол подхваченного карабина на охранников. – Живо стягивайте скафы, фраерки! Поребрик, этого тоже раздень – нам для Уиндела запасная раковина нужна!
Два раза повторять не потребовалось. Громила содрал с поверженного противника скафандр чуть ли не вместе с кожей и оглянулся на Нужного.
– Чего таращишься, груда мозга? Надевай скорей!
– Да это ж не мой фасончик! – оскалился тот, скидывая громоздкие магнитные ботинки и натягивая нижнюю часть скафа на ляжки. – И размер неподходящий – мне даже на член не налезет!
Стас обломал штырек микрофона, чтобы никто посторонний не слушал их разговоров, и захлопнул шлем. Прокричал через стекло:
– Поребрик, ты где так прыгать резво научился?
– С питерской братвой знавался! – проорал тот в ответ. – Санкциров-копов местных травили по заказу! Или ты думал, я сюда за чужую жинку-внеочередницу залетел?
Стас хмыкнул и повернулся к раздетым охранникам. Повертел пальцем у виска. В шлеме этот жест выглядел довольно комично… Те непонимающе уставились на него.
– Хрен ли моргалы вылупили? Канайте отсюда, сейчас воздух отрубят!
– Хватит с этими курвами возиться! – Поребрик заглянул в кабину подошедшего лифта и удовлетворенно кивнул. – Погнали! Оп! Оп!
Генератор взвыл с новой силой…
На нижнем ярусе, где бунтовщики из первой палаты начали мятеж, царил разгром. Здесь повсюду валялись части мертвых вертухаев вперемешку с обугленными телами антисоцов. Лишь редкие уцелевшие галогенки подсвечивали страшную картину.
Видимо, газовый карман, ставший причиной взрыва, образовался именно в этом месте.
– Ни фига себе! – мотнул головой Поребрик, осматривая бойню. – А я думал – это нам не повезло…
– Хватит звенеть! Ищи ученого, и смываемся отсюда!
– Как он выглядит-то… ученый твой?
– Долго объяснять… Если увидишь кого живого – зови меня.
– Да тут мертвыми в пятнашки можно играть… а уж живых…
– Хорош тоску нагонять – без тебя тошно! Не приведи вакуум с тобой на острове необитаемом оказаться… С ума ведь сведешь за полчаса своим беззаботным пессимизмом!
Стас извлек из груды мерзлой породы забрызганный кровью фонарик и пощелкал выключателем.
– Черт, не работает… Ладно, будем так шарить. Будь ты проклят, «Харон-зеро»…
– Чего бормочешь? – вскинулся Поребрик, брезгливо отпихивая ботинком чью-то оторванную конечность.
Нужный глянул в его шальные глаза через анизотропное стекло шлема и лишь отрицательно помотал головой.
«Вот ведь увязался чертяка мышценосный…» – подумал он, принимаясь расшвыривать киркой искореженные пластиковые переборки, каменные обломки и битый лед, чтобы пробраться в штольню, где работала первая палата.
Вдох, удар на выдохе. Вдох – удар! И еще раз! И еще…
Осколки летели в стороны и за спину. Они были похожи на крошево прошлой жизни. Жизни – разбитой вдребезги одним неудачным рейсом сквозь горизонт.
«Отпусти меня, Харон… Отпусти, отпусти, отпусти же, сволочь! Не тащи в Аид! Дай санкцию на будущее…»
Человек – самое живучее создание из всех божьих тварей. Даже бактерии и вирусы не чета нашему брату. Даже крысы и тараканы… Венец эволюции чрезвычайно строптив, когда дело касается его собственной шкуры – слишком дешево она стоила раньше, когда холод, голод и пещерный медведь являлись самыми опасными врагами. Теперь же человек торгует своей жизнью по баснословным, астрономическим ценам.
Жаквин Уиндел около десяти минут провалялся возле остановленной конвейерной ленты после взрыва в забое. Концентрация метана в воздухе увеличивалась с каждым мигом. Он дышал мелко и порывисто, в голове помутилось, одна мысль тревожно колотила по вискам: «Лишь бы снова не рвануло от искры, пока не подоспеет помощь…»
Ученый искренне надеялся, что она подоспеет. Даже долгие месяцы, проведенные в лагере, до конца не убили в нем веру в гуманизм.
А напрасно.
Помощи взяться было неоткуда. И все чхать хотели на еще одну никчемную душонку…
Несколько раз Жаквин тщетно пытался дотянуться до кирки, валяющейся в метре от него. Он хотел воспользоваться ею как рычагом, чтобы приподнять тяжелую плиту, придавившую правую ногу. Конечность практически не пострадала, и кости вроде бы остались целы, но вытащить или расстегнуть башмак оказалось невозможно.
Он тянулся рукой с упорством попавшего в капкан зверя, но коченеющие пальцы скребли стылый грунт в каких-то десяти сантиметрах от рукоятки кирки.