Санктум (СИ)

Было невыносимо находиться вдали от Беллы. Но сейчас девушка под должным присмотром, и я мог потратить немного времени для того, чтобы вернуться к единственно верному решению и следовать выбранному пути. Моя воля была слишком ослабленной, чтобы прямо сейчас приблизиться к источнику искушения. Я боялся сдаться, и совершить поступок, о котором впоследствии и я, и Белла будем жалеть. Поэтому я бежал… все дальше и дальше по джунглям… по дикой части острова Папуа Новая Гвинея.

Это длилось совсем недолго. Разве я смог бы оставить Беллу в одиночестве даже на день, даже под присмотром квалифицированных специалистов? Не знать, где она сейчас и что с ней, было хуже, чем быть рядом без возможности прикоснуться.

Спустя час или два я неуклонно развернулся в сторону города. Я даже не заглянул в свою гостиницу, чтобы переодеться – одежда давно высохла прямо на мне. Когда наступил закат, я был на крыше больницы, внимательно прислушиваясь ко всему, о чем говорят.

Очередной замечательный эпиграф к главе от tess79

Уйти нельзя остаться,

Тут нет двойных решений.

Давно уж запятая

Стоит где дОлжно, без сомнений.

Пусть горько, очень сложно,

Но жизнь ее - награда.

Быть вместе невозможно,

А значит, все как надо.

Но сердце, как живое,

И словно кровоточит...

И разъедает мыслью:

Она ведь тоже хочет...

Белла спала, утомленная после тяжелого испытания. По крайней мере, я убедился, что она жива и в относительном порядке, когда медсестра зашла в ее палату взглянуть на нее. Она отметила румянец, играющий на щеках девушки, и поправила одеяло, прежде чем уйти, забрав с собой поднос с остатками ужина. В мыслях медсестры не было чрезмерного беспокойства о здоровье Беллы, лишь сочувствие к тому, через что девушке пришлось пройти, и восхищение от того, что она спаслась.

Мне пришлось изрядно помучиться ожиданием, прежде чем я смог сделать то, что хотел. Так как никто в больнице даже не думал о Белле, я дождался ночи, чтобы забраться в палату и лично просмотреть карту девушки. Я должен был убедиться своими глазами, что ничем не навредил ей.

Было прохладно, работал кондиционер. Но даже это не могло выветрить сладкий аромат Беллы, который я вдыхал с огромным обожанием, потому что бегущая в ее венах кровь означала, что она жива. Теперь, после того, что между нами случилось в пещере, я больше не испытывал таких мук жажды, как прежде. Бороться с этой стороной моей натуры стало значительно легче – до такой степени, что боль в горле казалась не пыткой, а почти наслаждением. Я с удивлением отметил в себе эту перемену.

Более того, ее запах, ее близость вызвали страстное желание прикоснуться к ней снова, почувствовать ее гладкую и горячую кожу под своими пальцами… взять ее за руку и немного подержать… Увидеть близко ее красивые шоколадные глаза, понимающие и заинтересованные… Другая жажда росла во мне с непреодолимой силой: я хотел быть с Беллой гораздо сильнее, чем готов был себе в этом признаться.

Это звучало неправильно. Я не должен был думать так. Я не мог хотеть быть с Беллой. Но я хотел быиметь право быть с ней. И невозможность этого причиняла теперь гораздо больше боли, чем раньше. Потому что теперь я знал, что способен на это. Потому что теперь я знал, что тоже нравлюсь ей…

В палате спали еще три человека. И это был огромный риск для меня, вот так забираться сюда. Но все же я, вопреки благоразумию, прошел вперед, оставив окно приоткрытым, чтобы быстро улизнуть в случае опасности, тихо взял карту девушки и открыл ее.

Мне пришлось опуститься на стул, когда я прочитал результаты и увидел снимки. Мне стало плохо. Я смотрел на заключение врача и не мог поверить своим глазам. Трещина в правом ребре… Трещина в бедренной кости… Наложена шина… Ужас, сковавший мое тело, был настолько чудовищным, что от потрясения некоторое время я не мог даже пошевелиться.

Два перелома без смещения, и это Белла не упала и не сломала себе что-то сама. Это сделал с ней я, собственными ненавистными руками. Первое – когда поймал ее падающую в бурлящий поток. Как это Белла не сказала мне о боли в ребре? Она должна была почувствовать, что я не просто поставил ей синяк, что это было кое-что другое! Она молча терпела мучение, ни разу даже не поморщившись, хотя ей определенно было больно! Что это? Чрезмерная храбрость? Или нелогичная скромность? Я пришел к выводу, что первое – в конце концов, она часто получала травмы, и была натренирована терпеть.

И второе – когда во время занятия любовью я сдавил ее хрупкую ногу своими пальцами. Как она смогла после этого стоять на ногах и снова промолчать о боли? И, главное, зачем? Я вспомнил, как она прихрамывала на обе ноги, но не мог найти причину, по которой Белла скрыла от меня две такие существенные травмы, нанесенные моими руками. Она не могла их не почувствовать!

Я сморщился, ненавидя себя так сильно, что почти готов был попробовать убить себя. Если бы я только мог… Если тогда Белла была бы в безопасности…