Санта действительно существует?

Так что даже отрицая, что сам он — мессия или Майтрея, Кришнамурти считает нас черствыми, недостаточно обеспокоенными миром во всем мире, лицемерными, ленивыми и сонными. И хотя он также говорит, что никто ничего не может знать и ничто не истинно, он продолжает вести себя так, будто знает что-то, чего не знаем мы, а именно — какую позицию мы должны иметь в отношении насилия.

Да, Кришнамурти не утверждает, что он религиозный лидер, тем не менее он позволяет себе некоторые высказывания, имеющие определенный смысл: да, есть тайное знание, его существование очень важно, и Кришнамурти владеет им, а мы — нет. И не важно, что он протестует против такого положения дел. Если бы он действительно верил в то, что ему нечего сказать, он должен был бы замолчать или хотя бы прекратить нравоучения. Он не стал бы утверждать, будто знает, как покончить с насилием, и другие важные вещи. А раз он не замолчал, трудно поверить, что ему нечего сказать и что он не выставляет себя гуру.

Давайте рассмотрим следующее высказывание: «Только через полное отрицание, являющееся высшей формой страсти, вещью, называемой любовью, возникает бытие. Оставаясь смиренным, вы не можете культивировать любовь. Смирение наступает, когда сходит на нет самосознание, — вы никогда не поймете, как это — быть смиренным. Человек, который знает, что он смиренный, — тще­славен. Точно так же, когда вы используете свой ум, свое сердце, свои нервы, глаза, все существо, чтобы найти образ жизни, чтобы увидеть, как оно есть на самом деле, выйти за пределы и достигнуть полного отрицания той жизни, которой вы живете сейчас, — само отрицание оказывается некрасивым, жестокость приходит в бытие. И вы никогда не постигнете его. Человеку, который знает, что молчит, который знает, что любит, — не известны любовь и молчание».

Это высказывание Кришнамурти кажется противоречивым. Внутри меня сейчас звучат два голоса, которые говорят следующее.

Голос 1: «Красиво сказано, Кришнамурти! Любовь, смирение и молчание — реальны, они велики, и попытка понять их умом ни к чему хорошему не приведет».

Голос 2: «Ерунда! Либо “любовь”, “смирение” и “молчание” что-то значат и есть способ определять вещи, на которые они влияют или не влияют, или же это пустые слова. Кришнамурти либо говорит что-то, и тогда он неправ, либо он не говорит ничего — и в таком случае он просто ничего не говорит».

В этот момент я чувствую себя примерно так же, как моя собака, когда она видит свой хвост и начинает за ним гоняться: хоть я и бегу, причем быстро, — я ничего не поймаю. Кстати, мы начали с тех же двух голосов, когда завели разговор про Санта-Клауса.

Голос 1: «Санта-Клаус существует».

Голос 2: «Санта-Клауса не существует».

Мы вернулись к тому же, но уже на более высоком уровне.

Голос 1-б: «Вовлеки себя в борьбу между двумя голосами и с помощью логики выясни, кто из них прав».

Голос 2-б: «Не беспокойся о борьбе голосов, смирись с тем, что реальность противоречива. Будь мистиком».

Само собой, мы можем забавляться подобной аргументацией, пока не решим принять какую-нибудь точку зрения. Мы будем бегать за собственным хвостом, как моя собака, — на что бы мы ни осмеливались, мы раз за разом приходим в то же место, с которого начинали.

Голос 1-в: «Используй логику, чтобы разрешить спор между голосом 1-б и голосом 2-б».

Голос 2-в: «Придерживайся мистицизма».

Но что на самом деле заставляет нас становиться мистиками? Мне кажется, мы хотим каким-то образом сосуществовать и с людьми, которые верят в Санту (или в то, что у жизни есть смысл), и с частями собственной личности, верящими в эти вещи. Похоже, когда мистик говорит, что слова не имеют отношения к реальности, он тем самым прекращает идеологическую баталию. Все в равной степени правы, и все в равной степени неправы. Санта-Клаус, Бог, равенство людей и справедливость — все существует. Но как Тацит справедливо ругает римлян за создание пустыря, который они назвали миром, так и мистик завершает идеологическую войну, опустошая все. Если все существует, мы в беде, потому что рядом с Богом, равенством, Сантой существуют такие вещи:

Манта-Клаус — почти как Санта, только рыба;

Мантис-Клаус27 — почти как Санта, но с головой богомола;