Санта действительно существует?

К чему еще мы испытываем смешанные чувства? Если присмотреться, то оказывается, что такие предметы и темы встречаются нам на каждом шагу. Возьмем, к примеру, смерть. Мы любим себя и своих близких, но, когда они умирают, мы перестаем обнимать и целовать их и закапываем тела в землю. Любим мы их при этом или нет? Мистики наверняка скажут, что человек и его тело — разные вещи, что на самом деле люди не мертвы и вообще смерть не имеет значения. Но почему нам так нравилось прикасаться к этим телам, когда они были живы, и почему мы грустим после их смерти? Если мистика утверждает, что смерть любимого человека не должна ничего значить для нас, что умереть для человека — это не больше, чем для букв исчезнуть с экрана, когда я выключу компьютер, и что печалиться по обоим поводам одинаково глупо, то что мистика вообще знает о жизни? Даже утверждение, что мистика помогает нам любить, в этом случае не имеет смысла. Если смерть — всего лишь иллюзия, то почему мы почитаем героя, пожертвовавшего своей жизнью, а не убийцу, который его прикончил? Помогает ли нам здесь логика? Израильский историк Отто Дов Кулька, который ребенком попал в Освенцим, описывает в своих мемуарах «Пейзажи метрополии смерти» (Landscapes of the Metropolis of Death) шутки, которые ходили среди детей в концлагере. Дети говорили, что когда они умрут, то попадут в рай, а потом тамошние власти решат, кого отправить в райские газовые камеры. Могли бы они отреагировать на происходящее более адекватно, если бы применили логику?

Мистика и логика — это безразмерные костюмы, которые подходят каждому. В юморе же мы слышим индивидуальный голос комика. Вот несколько шуток, придуманных юмористом Робертом Шиммелем, который пятнадцать лет боролся с раком (а потом погиб в автокатастрофе).

«Говорят, Бог дает тебе столько, сколько ты можешь унести. Судя по всему, меня он переоценил, потому что я вот-вот сломаюсь под грузом».

«Священник сказал мне, что смерть — еще не конец. Я попросил его повторить это моему дяде, который почему-то считает, будто умер в 1976 году. В свое время он настолько был уверен в данном факте, что нам пришлось даже устроить ему похороны и закопать в землю».

«Один мой друг заявляет, что смерть — это начало нового приключения. Да ладно! То-то я столько раз говорил: “Давно у меня не было приключений. Может, мне умереть? Меня засунут в коробку, как пиццу с пеперони, закопают в землю, забросают грязью, и я смогу гнить там, сколько захочу. Ну что, парни, кто со мной?”».

Шутки Шиммеля позволяют нам почувствовать свое противоречивое отношение к смерти. Мы думаем, что это конец, и боимся, что наши мысли верны, но в то же время надеемся, что все не так.

Но лучшую шутку Шиммеля рассказал мне мой брат, когда ему поставили диагноз «лейкемия»: «У моего сына обнаружили рак, и я подумал: «Хуже и быть не может». А потом рак обнаружили у меня».

Социальные условности требуют, чтобы мы не желали зла другим людям. Если бы наш друг заболел или потерял работу, а мы бы сказали ему: «Ну, слава богу, что это произошло не со мной!» — на нас бы обрушилось общественное осуждение, и очень скоро у нас не осталось бы друзей. Общество ждет от нас, что мы будем радоваться, когда другие люди что-то приобретают, и огорчаться, когда они что-то теряют, но при этом не выражать свое счастье слишком бурно, если что-то хорошее происходит с нами, а не с кем-то еще. Нам нравятся герои и святые, которые посвящают свои жизни служению другим людям. На самом деле это показывает только то, как мы любим, когда нам служат. Если бы ни у кого из нас не было потребностей, мы бы не восхищались героями и святыми. Они вообще остались бы без работы. В мире есть люди, которые больны раком и не могут заплатить за лекарство, потому теоретически каждый раз, когда мы покупаем что-то для себя, а не отдаем деньги этим несчастным, мы ставим собственные интересы превыше их потребностей.

Впрочем, мы все когда-нибудь умрем, и если всю свою жизнь мы будем думать только о себе, то проживем ее довольно ограниченно. Мы не делаем вид, что нам интересны другие люди, — мы и в самом деле о них заботимся. Например, после появления детей в семье мы жертвуем ради них собственными удовольствиями.