Делаю вдох-выдох и стараюсь взять себя в руки. Наконец-то привожу себя в порядок и спускаюсь на первый этаж. Делаю омлет с тостами и горячим шоколадом. Начало весьма продуктивное. Вот только стоит мне приняться за уборку кучи коробок, как меня накрывает новая волна отчаяния, и я больше ничего не нахожу лучшего, как замотаться в плед и посмотреть очередной фильм, под который можно оправдать свои слезы, делая вид, что я всего лишь сентиментальная особа, и мне вовсе не больно.
И когда остается до Нового года пять часов, я наконец-то выбираюсь из своего уютного кокона. Прохожу мимо зеркала и ужасаюсь своему виду. Красные опухшие глаза, мой милый миниатюрный носик напоминает гигантскую красную картошку, и розовые щеки. В самый раз изображать пьяного гнома или грустного клоуна.
Даже если я устрою генеральную уборку, то мой внешний вид прямым текстом скажет, что я в полнейшем отчаянии, и вопросов от папы точно не избежать. И что я скажу? Что потратила его деньги на жиголо ради позерства, но пришел не тот, кого я оплатила, и я в него влюбилась за пять дней, но облажалась. Поняв свою ошибку, пришла извиниться, и выяснилось, что он тоже лжец и изменник. Так себе оправдание моего «шикарного» вида. Не думаю, что папа оценит мое поведение, и стану, как Камилла. Отец лишит меня денег, пока я не стану хорошей девочкой.
Коробки коробками, можно списать на девичник, а вот внешний вид… С ним нужно что-то делать.
И когда я все же наношу последний штрих на свое лицо, маскируя тонной косметикой мою любовную депрессию, то спускаюсь в зал. Все же следует хотя бы раскидать упаковки от печенья по мусорным пакетам, а после приняться к накрыванию праздничного стола для отца.
От занятий меня отвлекает звонок телефона. Каждый раз, когда гудит мобильный, я надеюсь увидеть имя Декстера, но нет. Это всего лишь подруги, звонящие узнать, как у меня дела. Вероятно, я еще долго буду вздрагивать от звонка и мысленно молить, чтоб это был Декс, а не подруги.
В этот раз звонят не подруги.
— Привет, пап, — отвечаю я, зажимая телефон между ухом и плечом, продолжая собирать коробки, — ты уже приземлился в Нью-Йорке?
— Привет, милая, — вздыхает отец, — нет, я только вышел из зала заседания. Как всегда, работа, Хантер.
— Но ты же сейчас направляешься в аэропорт, верно? — с надеждой спрашиваю я. Если я врала про частный вертолет жениха, то вот у моего отца был свой личный самолет.
— У меня еще кое-какие дела, милая, а после я сразу же полечу к тебе, — откровенно лжет отец. Это я понимаю, смотря на часы. Вряд ли он успеет прилететь из Вашингтона в Нью-Йорк до Нового года. Даже без его образовавшихся дел, ему только час добираться до аэропорта «Даллес», час лететь и около часа ехать до Хэмптонса. К н и г о е д . н е т
— Хорошо, пап, — вздыхаю я и выпускаю из руки коробку с печеньем.
— Милая, ты расстроилась?
— Нет, пап, все хорошо. — Присаживаюсь я на край дивана. — Не буду тебя отвлекать. Люблю тебя, пап, и поскорее завершая дела, и прилетай.
— Люблю тебя, милая.
— Тоже, — шепчу и сбрасываю звонок.
Забираюсь на диван с ногами и сворачиваюсь на нем клубочком. Нашариваю рукой пульт и включаю очередной фильм.
И когда немного прихожу в себя, то бреду на кухню, буре последнюю коробку с печеньем, шоколадную пасту и ложку.
Надеюсь, меня не ждет участь традиции — как встретишь Новый год, так его и проведешь.
Глава 24
Декстер Хейзелвуд
— Ты что делаешь? — Толкает меня в плечо Ноа.
— Играю, — отмахиваюсь я от брата, продолжая жать на кнопки джойстика.
— Я это вижу. — Ноа встает перед монитором огромного телевизора, и я ставлю на паузу, пока вовсе не проиграл бой. И так результаты были минусовые, и я спустился почти на нулевой уровень в прохождении.
— Тогда чего спрашиваешь?
— Вот я и спрашиваю: что ты делаешь?
— Играю, — еще раз сообщаю и пересаживаюсь правее, запуская игру.
— Декс! — Ноа дергает за шнур, но я крепко держу джойстик.
— Что ты сделал?! — вскрикиваю я, когда мой брат — заноза в заднице — выдергивает из розетки шнур от плазмы, и экран моментально гаснет, издавая протяжный стон.
— Дал пинка под зад, чтоб ты вытащил свою голову из задницы.
— Что тебе надо, Ноа? — Откидываю я джойстик на сидение дивана.
— Я уже сказал: высунь свою голову из задницы, Декс.
— И?
— Черт, ты издеваешься?
— Нет, — монотонно протягиваю я.
— Посмотри на комнату, ты будто живешь на помойке. Ты когда последний раз брился? Боюсь спросить, мылся ли вообще.
— Сегодня утром, — ворчу я и окидываю комнату. Коробки от пиццы и китайской еды, пустые пивные бутылки. Я почесываю отросшую щетину и слышу, как мои ногти скребутся об нее.
— И почему не побрился?
— А ты моя мама? — рычу я.
— Я твой здравый рассудок, Декс. Подними свою задницу, преврати себя в человека и езжай к Хантер.
— Зачем?
— Ты идиот, да? — Ноа закатывает глаза. — Ты запал на эту девчонку. Я видел ее. Она секси.
— Давай ты не будешь лезть, куда тебя не просили, иначе я выставлю тебя из своего дома.
— Да я сам скоро съеду, потому что тут будет вонять, как на помойке. Либо от коробок с пиццей и лапши или от тебя, потому что ты превратишься в Лебовски[2].