Сантехник. Твоё моё колено

Миллионер Семен Борисович захотел узнать, как все прошло. Не-не, говорит, по телефону не надо, встретимся за ужином. Настроение у всех было — так себе. В честь итальянской пьесы, с которой все началось и в которой женщины куда менее капризны, Некрасов заказал кьянти и пасту. По лицу его было видно, насколько здесь не Италия. Раппопорт пилил стейк так, будто это плоть того красавца из института физкультуры, что увел первую Кешину любовь. Кеша сказал:

— Жирная пища подавляет депрессию. Свинина — лучший наш друг в минуты неудач.

Я заказал утку в медово-томатном соусе. Ждал долго. Принесли какую-то мумию ящерицы с помидорами. Не знаю, сколько протянет мир, в котором так ненавидят уток.

И только Семен Борисович был весел. Хлюпает свой сырный суп. У него диета. Он хочет нравиться юным шалавам не одним только кошельком.

— Что думаете предпринять? — спросил богач. — Может, все-таки организуем нападение? Мои охранники — золотые ребята. Могут сами себя отдубасить, но со стороны покажется, будто всех положил Алексей. Очень достоверно.

— Нет… Катя не купится.

— Тогда пожар? Никто не знает, этот дом застрахован?

Миллионерский масштаб завораживал. Я хотел в шутку предложить землетрясение и цунами, но Семену Борисовичу могла понравиться идея. Непонятно тогда, как отговаривать.

— Предлагаю свернуть проект, — сказал я.

— Чего это? — обиделся Леша.

— Потому что надоело. Надо книгу сдавать, а у меня ведро черновиков. И не в обиду Алексею, признаков успеха я не вижу. То есть, признаю, Алеша был хорош, но — не сработало. Да и нехорошо все это. Подло.

— А я считаю, мы правы и дела идут хорошо, — уперся Некрасов.

— Послушайте, я все затеял. А теперь передумал. Как заказчик проекта, я его закрываю!

Раппопорт отложил вилку, посмотрел синим взглядом и сказал:

— Ты ревнуешь. Это значит, дела идут отлично. И, вопреки твоему больному разуму, я рекомендую продолжать. Все согласны?

Леша и Семен Борисович кивнули. Я встал и взмахнул рукой для убедительности.

— Тогда я объявляю предприятие банкротом! Никто не получит ни копейки!

— Ну, Севочка, деньги вообще не проблема! — заметил любитель психологии Семен Борисович.

— А я все Кате расскажу!

Иннокентий азартно хлопнул в ладоши.

— Не расскажешь! Ты втрескался по самое это самое. Развенчание интрижки — самоубийство. Расскажешь — потеряешь ее навсегда!

В ответ я сказал такое, чего сам от себя не ожидал:

— Только попробуйте ее обидеть. Зарежу! Всех троих!

Повернулся и ушел. И ящерицу-утку доедать не стал.

Странное

Постучалась в дверь, говорит:

— Скажи: «Выходи за меня замуж».

— Выходи… нет, стой. Чего это?

— Все понятно, — говорит она и уходит вниз. Я хожу по комнате, сажусь, вскакиваю, дергаю себя за нос и уши. Открываю окно, там дождь. Выставляю голову под капли, делаю пять глубоких вдохов. Потом спускаюсь в кухню, подхожу, встаю на колено.

— Катя, выходи за меня замуж.

— Не выйду.

Тут я поднимаюсь, тоже говорю «все понятно» и возвращаюсь в кабинет. В этот день я точно ничего больше не напишу.

Работа

Джин Фаулер сказал: «Писать — легко. Нужно лишь сидеть и смотреть на чистый лист, пока на лбу не выступят капли крови». Конечно, это не так. Фаулер слукавил, сильно преуменьшив тяготы нашей профессии.

Во-первых, вы никогда ничего не напишете, если проверите почту или новости. Тут же встретится потрясающая информация о подорожании квартир в Гватемале. Потом сведения о концептуальной «тойоте», рейтинг купальников, мультик про кота и муху. Через шесть часов, измочаленный и злой, вы уйдете на кухню. Будете жарить картошку и рыдать от собственной никчемности.

Теперь предположим, у вас стальная воля. Вы с вечера сломали телевизор. Вы настолько разумны и рациональны, что раздавили каблуком прибор — домик, в котором гномики добывают интернет. Сегодня (это клятва) вы напишете минимум пять слов. И пока они не напишутся, вы будете сидеть в этой позе, на этом стуле, перед этим монитором. Даже если придется так просидеть остаток жизни. Скоро вы научитесь не замечать смены сезонов, соседей, тортов, семейных чаепитий. Станете путать утро с вечером и маму с папой. За обедом повадитесь говорить тексты своих персонажей, перестанете бриться, в чужих речах будете слышать только дурную стилистику. На стену приклеите два плаката. Один с главным правилом индийских литераторов:

«Сократить фразу на одну краткую гласную — такая же радость, как родить сына».

Второй — с пословицей, которая без единого местоимения, наречия и прочих паразитов описывает целую жизнь:

«В девках сижено — плакано, замуж хожено — выто».

По-хорошему, после этой пословицы все писатели мира должны бы прекратить писать. Потому что литературы совершеннее не бывает. Но мы все равно пишем, ибо совести у нас нет.

Неспособность писать ведет к истерикам и срывам. Домашние нас избегают и, выходя в коридор, приговаривают: «Кажется, ушел». Вы угробите сердце кофеином и сигаретами, растолстеете. Если повезет, не слишком прославитесь. Потому что с популярностью приходит абсолютная немота. И подбор нужного слова превращается в роды корабельного якоря.